Раннее сицилийское солнце, вспыхивая в кронах приземистых олив, заставляло Архимеда Ивановича щуриться и крутить головой. До местной достопримечательности, развалин древнеримской виллы «Медуза», было рукой подать, но стоило спешить – с часу на час здесь могли появиться люди. Он нажал на акселератор, и дорога выбежала из рощи свитых змеями стволов к подножию высокого зеленого холма. По легенде, путешествуя в баснословные времена с берегов Эллады на Запад, на этом холме делали привал три сестры-горгоны: Медуза, Эвриала и Сфено.
В соломенной шляпе, с ремнем камеры на шее, Архимед Иванович и сам походил на досужего следопыта древних легенд, но в лице читалась собранность, не свойственная туристу. На задних сиденьях тряслись два больших чемодана с металлическими ребрами и брезентовый сак с торчащими ногами штативов. А дело у Архимеда Ивановича Забавы было исключительное, венчавшее серию опытов, начатых давным-давно в родном Санкт-Петербурге, – опытов, результаты которых могли перевернуть мир.
Отставному профессору-физику было пятьдесят семь – возраст, считаемый мудрецами только началом жизни. Огонь знаний, искрясь в глазах, лишал его и этих лет, и столь же ясно над вполне греческим носом тянулся к открытиям лоб, выпуклый, как у амазонского дельфина.
Бородатый лик доброго мага, каким его обычно представляют дети, служил правдивым отражением сердца Забавы. Воистину, лишь широкая натура и впустила бы лучи для гениального озарения, а его изобретение стирало пласты времени так же легко, как кисточка археолога – слои праха с доисторического артефакта.
Вообще, к принципу работы палеотрóпа, как изобретение называлось, лучше бы подошла аллегория с неводом из квантовой запутанности, достающим прошлое со дна веков. И пусть потрогать проявленное в периметре его действия было нельзя, все представало взгляду последовательно и с полной ясностью. Периметр был со школьный класс, но не из-за новых знаний по истории, а по техническим причинам, и Забава надеялся его расширить. Ведь фрагмент не передаст всей картины, особенно если это битва Александра Великого и Дария III при Гавгамелах с дальним маневром конницы правого крыла македонян.
Дорога пошла в гору, и среди кустов и деревьев замелькали почерневшие от времени каменные фигуры воинов. Кто-то застыл, метая дротик, кто-то вздымал щит, а кто-то простирал руки, моля о пощаде. Глядя на эту изваянную прелюдию, разбросанную на подступах к «Медузе» фантазией античного скульптора, Архимед Иванович наморщился: «Так-так, какие разные характеры… А что, если это вовсе и не статуи – место-то какое!» Он мог тотчас остановиться, включить палеотроп и узнать – потрудился тут взгляд горгоны или скарпель ваятеля, но точка опыта ждала наверху, среди развалин.