Если бы мне лет двадцать назад сказали, что однажды мы все будем жить в закрытых, локальных городах, окружённых стометровой стеной, я бы посмеялся со словами: "Харэ бухать, ты уже бредишь". Да. Именно так бы и сказал. Но теперь, глядя перед собой на огромную стену из металла и бетона с примесью вулканической крошки, я думаю только об одном – как же было хорошо до всего этого дерьма.
Стена уходит ввысь, теряясь в серой дымке облаков, которые теперь практически никогда не рассеиваются. Иногда её поверхность мерцает едва заметными голубоватыми всполохами – это работают системы защиты от атмосферных выбросов. Говорят, что внутри стены проходят целые сети нейронных проводников, которые контролируют всё: от уровня загрязнения воздуха до перемещения людей через границы секторов. Впрочем, кому какое дело? Мы всё равно ничего не можем изменить.
Я достал из кармана свой нейрокомм – тонкий, почти невесомый браслет на запястье, который заменил все устройства связи и даже часть моей памяти. Экран проектировался прямо на сетчатку, и я машинально пробежался взглядом по утренним новостям. Как обычно, ничего нового: очередные ограничения на использование воды, рекомендации по ротации продуктов из синтезаторов и призывы экономить энергию. А ещё сообщение о том, что в Секторе D снова произошёл сбой в системе жизнеобеспечения. Люди там уже второй день без нормального воздуха. Правительство обещает решить проблему "в ближайшее время". Конечно, как же иначе.
Подняв голову, я посмотрел на верхушку стены. Там, где раньше были видны звёзды, теперь лишь бесконечная пелена искусственного освещения. Небо превратилось в декорацию, а воздух – в товар, за который нужно платить. Даже дождь теперь регулируется. Специальные дроны распыляют конденсат над полями для выращивания синтетической биомассы, а обычным людям остаются лишь капли, случайно попавшие мимо.
Я вздохнул и направился к станции магнитного метро. Под ногами мягко светилась тротуарная плитка, реагируя на каждый шаг. Энергия, вырабатываемая ходьбой, шла на поддержание уличного освещения. "Экологичность будущего", – говорили они. Хорошо звучит, да? Только вот никто не спрашивал, хотим ли мы такого будущего.
На станции царила привычная суета. Люди спешили по своим делам, стараясь не встречаться глазами. Все в своих нейрокоммах, все где-то далеко. Лишь редкие бродяги, отказавшиеся от имплантов, сидели на скамейках, глядя на мир затуманенными глазами. Их называли "отключёнными" – те, кто предпочёл остаться в прошлом, несмотря на все его ужасы. Иногда я завидовал им. По крайней мере, они помнили, как пахнет настоящий дождь.
