ГЛАВА 1. ПРОТОКОЛ «ГНИЛЬ»
Бар «У Дарвина». Вибрация 40 Герц – резонанс от маглевов в фундаменте.
Восемьдесят четыре тысячи кредитов долга. Три с половиной года в рассрочку. Или одна пуля – если хватит смелости украсть патрон.
Я смотрел на бурбон. Янтарная жижа плескалась в стакане, как моча онкобольного в катетере. Сладкая. Дешевая.
Я не пил. Я ждал, пока тремор города войдет в резонанс с тремором моих рук.
Снаружи, над Нижним Сектором, небо не плакало. Оно гноилось.
Дождь падать разучился полвека назад. Он экструдировал – так инженеры называли процесс, когда мертвая атмосфера выдавливает из себя последнюю влагу. Маслянистую. Тяжелую, как грехи инвесторов, переведших активы в офшор до потопа.
Капля, попавшая на кожу, не охлаждала – она замыкала цепь.
Ольфакторный профиль Некрополитики – так судмедэксперты называли запах Нижнего Сектора. Электролит на языке. Горелая медь в носу. Страх, растворенный в дожде так давно, что воздух стал съедобен. Можно жевать. Можно давиться.
Здесь не живут. Здесь окисляются. Медленно, необратимо, как ржавеет железо в кислотной ванне.
Рядом, на нано-коврике с тактильной обратной связью, лежал Барон.
Индикатор горел красным: расход 4 кВт/ч. Суточная норма семьи из троих. Я сжигал калории чужих детей, чтобы согреть собаку.
Но я продолжал платить.
Потому что в мире, где всё – копия копии без оригинала, где даже воспоминания можно склонировать и продать, тепло живой шерсти – единственная субстанция, которую нельзя скомпилировать. Нельзя запустить в production. Нельзя отмасштабировать.
Оно просто есть. Прямо сейчас. Без патча и без багфикса.
Барон приоткрыл левый глаз.
Не глаз – линзу. Carl Zeiss, военная сборка, списанная после Второй Корпоративной.
Красный луч просканировал мою сетчатку. Я почувствовал, как капилляры предают меня, как стукачи в допросной.
– Твой гиппокамп плавится, хозяин.
Голос не вошел в уши. Он ударил прямо в кость – костная проводимость импланта. Жуткий эффект вентрилоквиста, управляющего трупом.
– Кортизол 920 нмоль на литр. Еще неделя на этом уровне, и ты забудешь, как пахла мать. Сначала уйдет запах. Потом голос. Потом сам факт её существования. Память течет, как кровь из раны – пока не заметишь, уже поздно.
Я сжал стакан. Стекло запело – высокая нота, предсмертная.
– Забыл оплатить речевой модуль? – выдавил я.
– Нет. Я говорю бесплатно. Потому что молчать, глядя на тебя, дороже. Твоя базовая ошибка, Алекс, в таксономии.
