Бенджамин не принимал гостей раньше девяти утра. И мог спокойно посвятить начало дня своим привычным делам. Его магазинчик старья со всего света располагался на улице, которая волнистой черточкой уходила вверх по брусчатке от Маркет-стрит и упиралась в Хай-стрит.
Сегодняшнее утро не отличалось от прочих, и он начал его, встав с кровати, осторожно разминая стариковские суставы, хрустевшие словно свежий попкорн в кастрюле. Торжественно щелкнув пальцами, Бенджамин улыбнулся, поскольку боль исчезла. Его спальня располагалась над магазином, в котором продавались старинные вещи со всего мира. Сувениры в виде голов животных, подсвечники, зеркала, никогда не смотревшие друг на друга, книги и фолианты, и много всего прочего. Учет он никогда не вел. Что-то продавалась или просто увязывалось за тем любопытным, осмелившимся открыть неприметную дверь рядом с лестничным пролетом, и обомлеть от количества вещей, понатыканных в маленьком пространстве. Некоторые буквально висели в воздухе, потому что места им не нашлось.
Итак, утро Бенджамина начиналось одинаково. Он заправлял постель, сутулясь в своей уютной хлопковой пижаме, и шел на кухню завтракать. Будучи в почтенном возрасте, Бенджамин не отличался большим аппетитом, однако его вкус предполагал некоторые изыски. По утрам, как, впрочем, и в течение трудового дня, старичок варил себе кофе. Точнее сказать, джезва варила, а он лишь посылал ей свое четкое намерение. Она пыхтела ароматным паром и подергивалась от своей важности, а через пару минут наливала густой напиток в его любимую чашку.
Бенджамин мог съесть все, что захочет, но обычно, мечтательно щелкнув пальцами, на его столе появлялся хлеб, вишневый или яблочный джем, масленка со сливочным маслом, а иногда паштет из гусиной печени. Накинув теплый халат прямо на пижаму, старичок шаркал на кухню, где долго и основательно завтракал, разглядывая одну из своих настольных книг. Сегодня это был сборник всех самых известных произведений живописи и скульптуры этого мира. Он кряхтел и щурил глаза под очками с толстыми линзами, ухмылялся и потягивал кофе. Его кухня предполагала, что в ней можно готовить, но Бенджамин не утруждал себя такими глупостями. Щелкал сухими стариковскими пальцами-закорючками, и еда сама появлялась на его столе.
На втором этаже его жилища кроме маленькой спальни с окнами, выходившими на внутренний дворик, куда мы заглянем чуть позже, располагалась привычная всем уборная и ванная. В подсобке торгового зала Бенджамин создал себе комнату отдыха, где проводил ленивое послеполуденное время, когда в его магазинчик не заглядывала ни одна живая душа.
