Горячие губы обхватывают мой сосок, чуть прикусывают. Руки Вэрдиана исследуют моё тело, находя чувствительные к ласкам места. Стеснения нет, лишь чувство правильности происходящего. Вэрд оставляет на моей коже дорожку поцелуев, от шеи до груди. А затем, не торопясь, спускается вниз и проводит языком по влажным складочкам. Я ахаю и выгибаюсь.
– Тшш, моя Конфета! Ещё рано! – шепчет Вэрдиан. Раз за разом он подводит меня к пику, но не даёт разрядиться, пока я не стону:
– Я хочу тебя, любимый.
Он замирает, и счастливая улыбка озаряет его лицо, а затем он целует меня, очень нежно, мягко. Я просто горю от его прикосновений. Небольшой дискомфорт – и толчки становятся сильнее и глубже, а ласки чувственнее и откровеннее. Ещё чуть-чуть, совсем чуть-чуть – и я взорвусь, перестану существовать…
Внезапно этот чувственный ураган нарушает плач ребёнка. Я тут же открываю глаза.
Светает. Под спиной у меня жёсткая лежанка с матрасом, набитым душистым сеном. За неполные шесть лет в этом мире я уже привыкла к тому, что иногда особо прочные сухие травинки прокалывают грубую ткань и колют бок или лодыжку.
За печкой спит баба Виши, в последние дни у неё разыгрался ревматизм. За стеной громко стрекочут ингри – большие насекомые, – у них начался брачный период. Вдалеке слышится пение миньоны – маленькой серой птички с розовым клювом и нежно-розовым хохолком. Миньона в этом никому неизвестном мире поёт каждое раннее утро, даже зимой, даже в осенний ливень.
Сердце бешено стучит. Соски напряглись, низ живота болезненно ноет. Я сжимаю висящий на груди камень – помолвочный квазар рода нье' Товен. Из глаз льются слёзы.
Опять этот сон. Он снится мне часто. Очень часто. Он выматывает душу, отбирает силы. Но как же я хочу вернуться туда, ведь наяву никогда больше не смогу увидеть любимого, никогда не увижу родителей и родную планету.
Великая точка начала, зачем подсознание снова и снова возвращает меня к прошлому, которое я безуспешно стараюсь забыть? Забыть только для того, чтобы находить в себе силы жить дальше, ведь знаю, что по-прежнему уже никогда не будет. Знаю, что застряла на Лавише до конца своей жизни, которую погубила своими же руками.
Рядом снова всхлипывает малыш.
Вэрдиан (Вэрд) нье' Товен
– Мама, мама!
Я влетел в столовую, мне не терпелось рассказать ей про странный сон. Вчера она пела мне, когда я засыпал, хоть камердинер и не одобрял таких нежностей. Это была колыбельная, и перед тем как поцеловать почти уснувшего меня в лоб, мама сказала нечто странное:
– Спи, Вэрд, возможно, тебе приснится твоя пара.
