Откровения зануды-отца
Утреннюю радость совместного пробуждения сменила неотступная тревога. Она охватывала сразу же, как только Икринка полностью входила в обладание своим телом после ночного отрешения от него. Её наблюдал доктор Франк, спокойный, добрый, всегда свежий. От него словно бы веяло прохладным горным озером, чьё излучение он приносил на своей коже в медицинский отсек, так как по утрам он купался и делал это в любую погоду, исключая сезон дождей, когда всё раскисало. Когда бы она ни пришла, а приходила она относительно редко, очевидно немолодой доктор сиял юношеским оптимизмом и утренней бодростью. Её привозил сюда Антон на скоростной подземной дороге. Франк помещал её в прозрачную капсулу, и она спала, а он включал нужную программу исследования, после чего обсуждал полученные результаты с Антоном. Едва прозрачная крышка открывалась, она просыпалась, и это было всё. Иногда Франк показывал записи в голографическом масштабе, где она видела, как шевелится и живет внутри неё не рождённое дитя. Антон смеялся и говорил, что он чудесный, но она, видя головастого и полупрозрачного эмбриона, ничего не чувствовала, кроме нежелания его видеть и удручающей тоски.
Однажды Антон привёз её к вечеру. На сей раз Франк удивил Икринку своей не то печалью, не то усталостью, так не похож он был на утреннего бодрячка – старичка. Хотя и стариком он не казался, но так называли его все на базе, а был он крепок и гладок лицом, не считая густой седой шевелюры. Антон говорил ей, что он всех тут старше, и лет ему много, очень много, столько, сколько люди на Паралее не живут.
– Вас кто-то обидел? – спросила Икринка, наблюдая не типичное для него опущение уголков всегда улыбчивого и не старого, а сочного рта.
– Обидел? – переспросил он, – можно и так сказать. Судьба, наверное.
– А что она вам сделала?
– Да жизнь мою обрушила, всё, что её наполняло, в прах развеяла. И это не метафора, а буквально. Бывает, так накатит – плачу, когда никто не видит. Да ведь ничего не происходит просто так, и сам я несу вину за всё, за собственную неправедность.
– Неправедность? Это вы-то неправедны?
– Да зачем тебе и знать об этом, душа ты моя светлая. Только знай, что всё, что терпит человек, он заслужил, поскольку сам он творец своих несчастий, да не каждый хочет это признать.
Икринке стало его жалко. Она знала историю доктора от Антона.
– Разве мужчины плачут? – спросила она, – Стыдно.
– А я и не мужчина, я старик. А старику можно и поплакать. Как и женщине.
– Я никогда не плачу, – сказала она, – и не плакала даже в детстве. Только, когда мамы не стало. Но давно.
