– Да, мам, всё нормально. Нет, честное слово, не заблудился. Ну какие волки, ты серьезно? – Дмитрий с натугой переложил телефон к другому уху, пытаясь перекричать наглый, порывистый ветер, который с завыванием рвал отвороты его штормовки. – Здесь тропа виднее, чем проспект в городе. К тому же, я на плато, все как на ладони. Потеряться невозможно.
Он стоял на узком, продуваемом всеми ветрами горном уступе, и мир, настоящий мир, лежал у его ног. Не тот шумный, суетливый, пахнущий выхлопами мир асфальта и многоэтажек, от которого он сбежал на все выходные, а тот, что существовал задолго до людей и будет существовать после. Мир, сотканный из молчаливого серого камня, укрытого бархатными пятнами изумрудного мха, и бездонной, пронзительной синевы неба. Воздух был настолько чистым, холодным и упругим, что, казалось, его можно пить большими жадными глотками, и каждый вдох до боли в груди наполнял легкие первозданной, пьянящей свободой.
– Митя, умоляю, будь осторожен, – донесся из динамика тревожный, чуть дребезжащий мамин голос, который ветер тут же попытался унести прочь. – Ты там один, погода эта… По новостям передали штормовое предупреждение, оранжевый уровень!
– Мам, я же не в первый раз, – вздохнул Дима, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало раздражение. Он любил маму, но ее гиперопека иногда была невыносима. – У меня мембранная куртка, палатка-двухслойка, спальник на минус десять, горелка, полная фляга воды. Карта, компас, GPS-трекер, который, кстати, папа настоял, чтобы я взял. Я лучше упакован, чем отряд МЧС в полном составе. И гроза… – он окинул взглядом горизонт.
С запада и правда наползала тяжелая, свинцовая туча. Она не плыла – она наступала, как армия, пожирая яркую синеву и бросая на землю мрачную, холодную тень. Ее нижний край уже кипел и ворочался, похожий на огромный, наливающийся яростью синяк.
– …еще далеко, – соврал он скорее для маминого, чем для собственного успокоения. – Я сто раз успею спуститься к стоянке у подножия.
– Обещаешь, что не полезешь на рожон? Сразу вниз, как только первые капли…
– Обещаю, – уже более мягко ответил Дима. – Всё, мам, давай, а то батарейка почти на нуле. Целую. Пока.
Он сбросил вызов и сунул остывший смартфон в нагрудный карман на молнию. Всё. Связь с тем миром прервана. Теперь только он и горы. Никаких звонков, никаких натужных разговоров с одноклассниками, никаких «как дела в школе?», «почему опять один?». В классе его считали странным, почти невидимым. «Копатель», – бросил ему однажды вслед Леха Петров, когда Дима на перемене увлеченно рассматривал принесенный из дома кусок пирита, похожего на слиток тусклого золота. Прозвище прилипло. Вместо того чтобы гонять мяч, зависать в торговых центрах или обсуждать новые игры, он читал книги по минералогии, смотрел документалки о вулканах и на все карманные деньги покупал снаряжение для походов.
