Солнце уходит за горизонт, позволяя ночи захватить весь мир своей тёмной сущностью. Некогда яркие краски стали темнее и незаметнее. Ночью весь мир становится бледным и как будто незаметным. А я всю жизнь в тени, словно в беспробудном сне. Никто меня не замечает, а если кто встретит – сразу старается исчезнуть из моего поля зрения. Нет на свете людей, что поймут некрасивых.
Наши злые дела сделали нас такими. Такими уродливыми, вызывающими лишь отвращение и чувство вражды.
Идя по мостовой, я случайно задела девушку, на ней было замечательное платье цвета небесной синевы в предрассветный час, украшавшее не менее замечательное лицо. Да, она была красива: миндалевидный разрез глаз, радужка которых переливалась всеми оттенками синего, и чуть пухлые губы, окутанные детской невинностью, которые слегка раскрылись в ужасе при встрече со мной. Светлые локоны развевались на лёгком ветру.
Она была идеальна.
Но явно не ожидала увидеть в этой части города некрасивую, но что поделать, если мне здесь нравится. Взглянув на меня, на моё лицо и неопрятный вид, девушка лишь с отвращением вздохнула.
Все на меня так смотрят. А всё потому, что я некрасивая.
– Мелания! Ну где же ты?! – хриплый голос, доносящийся из-за разваливающейся двери, заставляет меня поднять голову с тонкой подушки.
– Иду!
С утра пораньше только одна женщина может испортить настроение, которое, казалось бы, и так всегда на нуле. Каждое утро начинается с одного и того же: крик матери раздаётся на весь дом, да так, что каждый раз у меня кровь льётся из ушей. А цель её утреннего сеанса крика чаще всего состоит в том, чтобы я снова что-нибудь своровала на базаре к завтраку. Она считает, что в этом и состоит моя судьба: быть воровкой. Приучала она меня к этому делу лет с семи, восьми.
Первый раз она просто потребовала у меня хлеба. Наивная девчонка отказать не смогла, но искренно не понимала, откуда хлеб достать: денег-то нет. На это возражение властная женщина рассмеялась мне в лицо, в каждой её морщинке таилась усмешка, каждый брошенный взгляд сквозил унижением.
