Девочка лет десяти сидела на пеньке под широкими лапами старой ели и прижимала к груди скрипичный футляр. Она и не думала, что стемнеет так быстро, и тропинок станет совсем не видно.
Вот так бывает: хотела потерять скрипку – и потерялась сама.
«Мама завтра задаст», – думала девочка с тоской. «Бабушка валокордин свой пить станет. Скажет, что я ее в гроб загоню. Опять я виновата».
Бабушка говорила, что Лосиный остров – совсем не лес, а лесо-парк. Но какой же он парк, если в нем заблуждаются? В парке – дорожки асфальтовые и фонари везде. А тут только грибами пахнет. И темно.
«А что, если тут волки водятся?»
Девочке начало становиться по-настоящему страшно. Она еще крепче прижала к груди свою скрипку…
И вспомнила вдруг, почему так хотела ее потерять.
Вспомнила – и стало ей еще тоскливей. Так тоскливо, что даже почти не страшно.
«Ну и пусть. Пусть меня волки съедят. Или я так заблужусь, что меня никогда не найдут. Все равно я на конкурсе не победила. Даже третье место не заняла. Позорница. Все равно мама кричать будет, а бабушка валокордин пить. Все равно я вся в папу, и от меня только одни проблемы».
Девочке стало так холодно и все равно – где-то глубоко внутри – что она прижалась щекой к шершавому футляру, и – кап, кап, кап – одна за другой закапали щипучие слезы.
– Девочка, девочка, как тебя зовут?
Шипящий шепот раздавался откуда-то из кустов. Там же – девочка даже вздрогнула от неожиданности – послышалось треньканье струн. Противное, фальшивое. И совсем-совсем тихое.
– Как тебя зовут, девочка?
– Ну скажи, как тебя зовут?
Голоса раздавались теперь со всех сторон: шипящие, хихикающие, хрюкающие, визгливые. Их становилось все больше и больше, они окружали пенек со всех сторон. А хозяев их в темноте было совсем не видно.
Девочка вцепилась в скрипку, ей хотелось завизжать во весь голос «Папа!»
Но она не успела.
– А ну, брысь отсюда! Вот я вас!
Из ельника, грозя кому-то кулаком, вышла незнакомая старушка в беленьком платочке. Голоса тут же стихли – только по листьям прошуршало. А старушка подошла к девочке, обняла ее, погладила по волосам теплой ладонью. И так от нее уютно пахло, что девочка, совсем забыв о бабушкиных наказах не разговаривать с незнакомцами, уткнулась ей носом в мягкий живот и заревела облегченно. Только теперь она поняла, как же ей было страшно.
– Ну, ну, испугалась, внученька, – голос у старушки был таким же теплым, как рука, и она, похоже, совсем не собиралась кричать на девочку – мол, чего распустила нюни, заткнись немедленно!
Но странное дело – как раз поэтому плакать почти сразу расхотелось.
