У ЭТОГО ЗАМКА не было имени. В те времена, когда люди начали давать замкам имена, он был уже стар. Настолько стар, что умирал, разваливаясь и рассыпаясь, постепенно становясь тем, из чего и был сотворён, – пылью, камнями и призраками людей, прикосновения рук которых помнили его когда-то могучие стены. Его называли просто – Замок, поминая это имя с почтением и страхом. О нём рассказывали страшные истории в трактирах и пели трагические баллады на площадях. К нему стремились те, кого покинула вера в счастье. Мы с отцом тоже пришли сюда, но, в отличие от людей, оставивших надежду, были полны ею до краёв. Точнее, планами был полон мой отец, мне же всего-то и оставалось делать вид, будто я не против его затеи.
Стояла ранняя весна, и солнце жарило так, что мы изрядно взмокли, пока поднимались в гору по извилистой тропе, но, едва на нас легла тень Замка, я почувствовал смертельный холод. Я бежал бы отсюда прочь, если бы не отец. Он ободряюще улыбнулся и пошёл вперёд как ни в чём не бывало. Я побрёл следом за ним, хотя мне и было не по себе от этого места. Мой отец был простым человеком, но смелости ему было не занимать. Я всегда это знал, и люди вокруг это тоже чувствовали. И я бы ни за что не сказал отцу о своих страхах. Меньше всего мне хотелось, чтобы он считал меня трусом. Я и так слишком уж непохож на отца, чтобы отличаться ещё и в этом.
Я шёл, стараясь не касаться серых стен Замка, и думал о том, что, должно быть, в этом месте поселились все ветры на свете. Они завывали на разные голоса, проклиная и плача. Они насмехались, швыряя мне в спину, точно камни, все обидные прозвища, которые доводилось им обо мне слышать. А этих насмешек было немало. Мне хотелось зажать уши или схватить за руку отца, который хоть и находился рядом, но, казалось, не замечал ничего вокруг. Так было всегда, сколько я себя помнил. Иногда я задавался вопросом: видит ли меня отец таким, каким я являюсь на самом деле, или смотрит на совсем другого, выдуманного им мальчика? Я гадал, какой он, этот мальчик. Пытался рассмотреть его в глазах отца. Иногда я хотел стать им, а порою, в ярости, жаждал разрушить этот образ. Но от моих желаний ничего не зависело.
– Посмотри, – взмахнул рукой отец, – как прекрасно это место.
И снова я поразился тому, как по-разному мы видим мир вокруг.
«Что с тобой, отец?!» – хотелось крикнуть мне, но я, как всегда, не решился на прямое противоречие. Меня пугала вероятность, что отец видит всё правильно, а вот я имею такое же искажённое зрение, как и тело. Смог бы я пережить это в тот момент? Не думаю. И потому лишь робко возразил:
