Если бы я не знала, что он совершенно, абсолютно, окончательно и бесповоротно мертв, то бы решила, что все это его большой хитрый план, чтобы заманить меня в ловушку. Сыграть на чувствах одной плохой самовлюбленной ведьмы, подсунув ей лучшее из всех возможных свидетельств капитуляции – приглашение на свои собственные похороны. Не карточку с приглашением, конечно. От карточки за милю несло бы подставой – кто же присылает приглашения по адресу, которого в нормальном мире не существует? Но можно пустить слух, что некий пограничник по прозвищу Тень недавно отправился в лучший мир на постоянное место жительства, и убедиться, что плохая самовлюбленная ведьма это услышит. Тогда она точно придет позлорадствовать.
Вот так все просто.
На кладбище холодно. Говорят, там всегда холодно, и это нематериальный, ненастоящий холод. От земли, от свежих могил, от увядших тусклых цветов и темных надгробий веет могильной стужей, холодом той стороны. Где-то здесь, рядом, под слоем размокших разноцветных листьев и склизкой рыжеватой земли лежат тысячи мертвых, тысячи пустых, вакантных тел. Тысячи существ, которых можно поднять, вдохнуть в них жизнь и подчинить себе. Тысячи тел, с помощью которых демоны могут стать материальными.
Но не все это понимают.
Я сижу на земле возле его могилы, скрестив ноги и засунув руки в карманы куртки. Надгробие простое – потемневшая от сырости деревяшка, на которой вырезано только прозвище – Тень. Понятия не имею, мера ли это предосторожности – чего только ни способны сотворить демоны, зная настоящее имя, а труп ты или нет, им без разницы. По правде говоря, труп он, может, и полезнее будет; это как пустая квартира: хочешь – занимай. А, может, те, кто его хоронил, и имени настоящего не знали. Тень и Тень, кому какое дело. Едва ли он жил по принципу “заведи сто друзей” – скорей уж “уничтожь сто врагов”. Вот и закопали труп так, без другого имени. Свет с ним – и ладно.
Хотя нет, не так все было. Убили, похоронили, подписали первую попавшуюся деревяшку – и пусть себе гниет.
Стоп. Убили?
Я оборачиваюсь.
От него немногое осталось – он выцветший, поблекший и полупрозрачный. Стоит у меня за спиной, вроде как на земле, как нормальный, но то, что он не нормальный, бросается в глаза сразу. В остальном – помимо того, что он просвечивает, как помутневшая стекляшка, и по цвету серо-коричневый – он не изменился. Все такой же высокий и худощавый, с призрачной щетиной на призрачном подбородке и полным презрения к низшим формам жизни взглядом. Даже волосы у него той же длины, как и два месяца назад, когда мы последний раз виделись.
