Кондитерский бар на углу, за углом, под углом
– Не сходить ли нам куда-нибудь? – спросила Ида, и я понял, что мы в каком-то из тех измерений, где всё время надо куда-нибудь ходить. В крайнем случае лежать, но случай не был похож на крайний, и я сказал:
– Конечно, дорогая.
– Мы тоже, мы тоже! – загалдели и запрыгали дети. Здесь они и в самом деле были детьми. Среднезрелыми такими, крепко стоящими на ногах, а в данном случае даже прыгающими.
– Успокоились. Евгений, Леночка! Успокоились – и одеваться, – по-матерински, бесконечно любя, но пребывая в рамках ответственности, распорядилась жена. Ах вот оно как, Евгений и Елена (а может, так и было).
Не знаю, сколько времени ушло на сборы – я собирался автоматически, наслаждаясь динамическими видами и парадоксальными законами этого измерения. Всё куда-то плыло, но отчего-то не уплывало, хотя никак не удавалось поймать тот момент, когда же оно возвращается на прежние позиции. Вот шкаф, вот столик, и они как в медленном потоке, они всё время отдаляются, всё дальше и дальше, до свидания, шкаф, до свидания, столик… но здравствуйте, шкаф и, разумеется, столик, вот вы и здесь, вот вы и здесь!
Некоторые предметы перетекали друг в друга, а некоторые выскакивали словно бы ниоткуда, тихонько приветственно щёлкая.
– Привет, – ответил я одному такому.
– Если что, это кошачья чашка.
– У нас есть кошка?
– У нас есть чашка, – улыбнулась Ида. – Вообще-то кот. Крюшон. Крюша, кс-кс-кс! Спит где-нибудь.
Я заметил, что Ида надела на тоненькую себя одно, другое, третье и украсила лицо чем-то совершенно замечательным. Замечательным, но скажу как на духу, совершенно не обязательным – нет никого, нигде и никогда прекраснее Иды. Кстати, у неё и память прекрасная. Гораздо лучше, чем у меня.
Всё изменялось и пощёлкивало, изменялось и пощёлкивало.
Я щёлкнул языком, потом пальцами, потом вдруг спросил:
– Мы ведь никогда не разминёмся?
– Почему ты об этом спрашиваешь? – она перестала собираться и смотрела на меня с удивлением.
– Не знаю. Столько пространств, столько времён…
– Я всегда с тобой, – убеждённо, не сводя с меня своих прекрасных глаз, сказала Ида. – Я всегда с тобой, даже если тебе покажется, что нет.
– Ты всегда со мной, даже если мне покажется, что нет. Мы уже были в этом измерении?
– Были в очень похожем. А ты совсем ничего не помнишь?
– Нет, ну кое-что-то да… Солнце?
– О да! Тут такое солнце!
Мы отправились в кондитерский бар на углу. Или за углом, я в этих углах никогда так уж хорошо не разбирался.
Солнце не подвело, сияло как это мало где бывает. Улица текла сразу во все стороны и сразу вся – занятые исключительно собой и фотосинтезом растения, жилые коробко-панели, фонари, бодро отражающие натиск светила, всё-всё-всё-всё. Поверхность под ногами щёлкала так часто, что это воспринималось сплошным шипением, но чаще всего выскакивали небольшие камни и вспухали маленькие аккуратные горочки, в целом поверхность держалась довольно уверенно. Широким столбом всё взмыло к небесам только раз, да и то не под ногами и не перед носом, а где-то сбоку. Мне было приятно просто смотреть, просто перебирать конечностями в удобной и почти не изменяющейся обуви, и я знал, что Иде тоже. Дети бежали впереди и тоже были довольны. Но где же все остальные? Отчего так безлюдно?
