Звонок. «Мама». Сбросил.
Звонок. «Мама». Сбросил. Ну да, сильно задержался, но ведь уже предупредил!
Звонок. «Мама». Сбросил – и споткнулся. Чуть ли не ряшкой в землю! А ведь ему нельзя. Не то чтобы кому-то другому такое было рекомендовано и очень полезно, но вот конкретно ему – просто никак.
Подсветил смартфоном. Из протоптанной в газоне тропинки торчала невысокая металлическая дуга. Для ротозеев – настоящая петля.
– Ну и откуда ты вылефла?
Матово-чёрная железяка, как ей и положено, молчала.
– Фёртова дуга, фёртовы рога, – пробормотал Гоша и дёрнул железяку на себя.
Она выскочила на удивление легко. И это была не дуга, а обруч. Что-то наподобие хулахупа или велосипедного колеса.
Отчего-то стало досадно. Он выбросил находку и уселся на траву. И только теперь вдруг заметил, как тихо. Ни одна собака не тявкнет, ни одна машина не проедет. И даже мать перестала названивать. Пахло травой, землёй, пыльными камнями. Досада сменилась сонливой слабостью, как будто и эта тишина, и эти запахи только и нужны для того, чтобы полежать. Гоша поддался и откинулся на спину. На него беззастенчиво уставились луна и две ярких звёздочки.
– Нафол Георгий колефо. Но вряд ли это хорофо… – Гоша хмыкнул и закрыл глаза. Вечно кто-то уставится!
Рифмованные строчки он выдавал частенько, и всегда такие вот незамысловатые. С его дикцией бы, конечно, помолчать, но другой-то не предвиделось. Фэканье – из-за отёка губ, ещё одного проявления врождённой болячки с неожиданно благородным названием «гемангиома». Она раскинулась на всю правую половину лица, сверху, как с мороза, красную, а снизу сильно отёкшую. Патология сосудов, операция не показана.
На Гошу таращились сколько он себя помнит. С самого раннего детства он свыкся с тем, что в любой момент может подскочить кто-нибудь любопытный – а что? а как? а почему? Особенно инициативные сыпали не только вопросами, но и советами. Если успевали. Обычно мать давала отпор быстро и с таким остервенением, какого он побаивался и сам. «Тупые свои мозги парафином прогрей!», «Я тебя самого в бодяге замочу!». На Гошины «мама, не крифи» она махала рукой, приговаривая, что без сопливых разберётся, что она не какая-нибудь там проститутка, одного подняла, поднимет и второго, что… и так далее, как говорится, по списку. У Гоши действительно был взрослый брат. Он жил с отцом «на северах» и, конечно, не слышал всех этих воплей и не видел всех этих сцен. Иногда Гоша мечтал, что когда-нибудь тоже будет «северный». Вокруг будут сугробы и тюлени, а не всяческие клиники, «волшебные» целительницы и коррекционные детские сады. И ещё будет тихо. Без крика.
