Дождь усердно портил субботу. Но только не для мистера Пайнсона, сидящего в кресле у камина. Для того, кто умеет наслаждаться одиночеством, огонь (в комнате) и непогода (за окном) – истинные друзья. Так что Алан Пайнсон в отсутствие жены и дочерей отнюдь не скучал. Раскрытая книга лежала на его коленях, портрет в золочёной раме висел напротив – словом, всё было в порядке. Но, как бы затем, чтобы в этом убедиться, мистер Пайнсон время от времени вставал, делал несколько шагов к портрету и почтительно замирал. С потемневшего полотна ему иронически улыбался старый джентльмен с проницательным взглядом и львиной гривой седых волос. Самого Алана Пайнсона следовало бы считать абсолютно лысым, если б не короткие торчащие волоски, в беспорядке разбросанные по гладкому черепу. На носу красовалась внушительная бородавка с подобной же растительностью. Более всего сей господин походил на кактус, колючий кактус с голубыми глазами. И, надо полагать, у старого джентльмена в золочёной раме, которого (вопреки достоверности) Пайнсон величал своим прадедом, имелись веские причины для иронии. «Да, сэр! – сокрушённо вздыхал самозванный правнук, в очередной раз откладывая книгу. – Мы живём пресно… Мы малокровны и немощны, сэр!» Но высокомерный сэр лишь кривил в усмешке губы, и его неудовлетворённому потомку не оставалось ничего другого, как вновь приняться за роман о чужих страстях и неурядицах.
Когда звонок задребезжал в первый раз, мистер Пайнсон лениво прикинул сквозь дрёму: дверь или телефон? И, не придя ни к какому заключению, даже не шевельнулся. Второй звонок более длинный и настойчивый, заставил его вскочить и накинуть на плечи плед. Проклятый тапок опять куда-то подевался. Опираясь на правую ногу, Пайнсон сомнамбулически шарил по полу левой. Тут его, словно бичом, хлестнул третий звонок. И нога наконец попала в тапок.
– Да иду же, иду! – возвестил он, спускаясь по скрипучим ступенькам. Если Эмма вернулась на день раньше, значит поругалась со своей матерью и на него обрушится ураган жалоб с цитатами из семейной хроники.
Однако, распахнув дверь, Пайнсон увидел на крыльце вовсе не жену с девочками, а высокого незнакомца в светлом плаще.
– Тысяча извинений, сэр. – Незнакомец приподнял шляпу, с которой текла вода. – Если б не свет в вашем окне, я бы ни за что не отважился…
Нотариус Пайнсон (с клиентами – сама предупредительность) в досаде не сумел из себя выдавить ничего, кроме невнятного: чем обязан? Незнакомец смутился еще более, и, казалось, сделал над собой отчаянное усилие, чтобы не обратиться в бегство.
