Красив суровый, снежный край
При свете дня в сиянье солнца,
Когда снежинок мириады стай
Играют в чехарду, сияя своим донцем,
Вокруг которого расходятся лучи,
Узор ажурный заплетая меж собою,
То пламенеющий мерцанием свечи,
То затухающий лазурью голубою.
Но только ночью можно увидать
Волшебный мир, полный чудес и света.
И тот, кто вдруг отважится не спать,
Сможет увидеть, как прекрасно это
Сияние чистое подлунной красоты,
Что в свете дня от глаз людских сокрыта.
Ночь – не всегда лишь время густой тьмы,
Но ей и света чаша до краёв испита!
Лишь только стоит звёздам замерцать,
И луны лик над горизонтом улыбнётся,
Такая льётся с неба благодать,
Что потайных глубин души она коснётся!
Искрится и блестит при лунном свете снег,
Словно небесной звёздной карты отраженье,
Укутанные в мягкий, тёплый, снежный мех,
Как сказочные тролли, высятся деревья,
И слышится их лёгкий смех в ночи,
Когда они перекликаются затейно,
Колышется он пламенем свечи,
Когда играют меж собой они шутейно.
Лишь только в горизонт опустится луна —
Они, как дети, скромно затихают.
И погружаются, смеясь, в объятья сна.
И до утра в лесу все звуки замолкают.
Но есть и та, что по ночам не спит,
И меж деревьев бродит до рассвета.
Она за звёздами и за луной следит,
И не приемлет совершенно солнца света.
С закатом входит в спящий мир она —
Хозяйка ночи, тёмной и волшебной,
Из глубины своей пещеры, что в горах
Сокрыта в мрачной пелене из тьмы безмерной.
Она была бледна и хороша лицом,
Как звёзды, бездна чёрных глаз искрилась,
И смоль тёмных волос, плетёная венцом,
Вокруг главы замысловато кверху вилась,
А тонкий, хрупкий, невесомый её стан,
Окутывало платье, соткано из неба:
На чёрном полотне мерцали дивно там,
Рассыпанные, будто крошки хлеба,
Осколки звёзд и самоцветов лунных,
Сияющих во тьме и блеском озарявших
Бледность лица и чёрных прядей струны,
И, отражаясь в бездне глаз, ночь освещавших.
И, обойдя неспешно белый свет,
Она в свою пещеру возвращалась,
Где тьма скрывала её тонкий силуэт,
И день-деньской от ночных бдений отсыпалась.
Её пещера очень мрачною была,
В ней в каждом закоулке тьма царила,
И сплошь гранитом была устлана она:
Полы и своды высоты неизмеримой,
И ложе из гранита, а на нём
Звёздною пылью все наполнены подушки,
И, устилающая это ложе всё,
Перина им просилася в подружки.
Стол, стулья, шкаф и величавый трон —
Всё это составлял гранит холодный.
И голоса хозяйки чудный звон
Немного оживлял сей интерьер добротный.
Голос её был тих, но с тем глубок,
Струился, словно ручеёк по перекатам,