Тишина бывает разной. Есть тишина пустоты – глухая и безжизненная. А есть тишина старого леса, полная приглушенных шорохов, щелчков и вздохов. Тишина в «Лавке забытых мелодий» была именно такой – насыщенной, густой, словно сотканной из неслышных уху симфоний.
Солнечный луч, пыльный и ленивый, пробивался сквозь витражное стекло окошка, рассыпая на полу разноцветные блики. Они дрожали на полированной поверхности рояля-малютки, играли на причудливых завитках морской раковины, и скользили по корешкам книг, чьи переплеты хранили запах старой бумаги и тайны.
Лео Вертоградов, известный среди пяти постоянных жителей Улочки Журчащего Ручья как Маэстро, стоял на стремянке, заложив одну руку за спину, а другой настраивая нечто, похожее на гибрид абажура и арфы. Его движения были точны и грациозны, будто он не крутил винтики, а дирижировал невидимым оркестром.
– Нетерпение, мой друг, – произнес он предмету мягким, бархатным баритоном, – это самый верный способ спугнуть спящую ноту. Ее нужно не вытаскивать, а приманивать. Как котенка.
Он слегка щелкнул по медной струне. В воздухе не прозвучало ничего, что мог бы уловить обычный человек. Но лицо Лео озарила понимающая улыбка.
–Вот видишь? Готова. Просто тебя никто не слушал правильно.
Спустившись, он отпил глоток остывшего чая с корицей из кружки, которая тихонько мурлыкала себе под нос довольную мажорную гамму. Лавка была его миром, его королевством. И он был здесь не сторожем, а дирижером. Стеллажи, заставленные безделушками, были его оркестром, в котором каждый инструмент хранил свою партию.
Вот на полке примостился фарфоровый пастушок с треснутой дудочкой. Если прикоснуться к нему с нежностью, он испускал короткий, ясный звук – эхо давнего летнего утра. А вот массивные настенные часы с молчащим маятником; внутри них дремал низкий, утробный гул – ритм размеренной жизни трех поколений одной семьи. Лео слышал это все, как другие слышат шум дождя. Он был настройщиком эха, тем, кто возвращал к жизни не вещи, а чувства, в них запертые.
Дверь в лавку отворилась с негромким, поющим скрипом – этот звук Лео тоже настроил лично, чтобы он был не раздражающим, а приглашающим.
На пороге стояла молодая женщина. Не местная, уловил Лео одним беглым взглядом. Слишком прямая спина, слишком четкий взгляд, и в то же время – тень неуверенности в уголках губ. И в руках у нее был футляр. Небольшой, деревянный, от которого исходила волна глухого, тревожного зова.
– Лео Вертоградов? – ее голос был ровным, но Маэстро уловил в нем легкую вибрацию сомнения. – Мне сказали, что вы… помогаете с такими вещами.
