И, как назло, сдержать упрёки не хватает сил – Вот вырывается из горла, в край набитого комком дилемм: "А ведь всё время я без устали твердил Тебе не бегать от проблем!"
«Могила»
Шёл сильный ливень. Где-то вдали глухо гудела минорная симфония. Не происходило на этом свете ничего более монотонного, неподвижного и унывающего в этот момент.
Он стоял уже довольно долгое время на этом месте. Ни один мускул его тела не двигался. Ему было безразлично на то, что он уже промок до ниточки. Он мог стоять так неделями, месяцами, ведь ему самому не было известно, что могло привлечь его внимание.
Он смотрел на могильный камень с надписью: “Алексей Сергеевич Бродин”, под нею были написаны годы жизни. Он думал: «Пропал… От него не осталось ни одного следа, ни одного вещественного доказательства его существования… Он просто-напросто пропал…».
Часом ранее здесь стояло пять человек, поникшие процессией. Среди них была одна девушка, которая, казалось, находилась тут не в первый раз. Когда все ушли, забыв о виновнике сего «торжества», пришёл он и остался наедине с могилой пропащего.
Наставник потерял своего ученика.
В это раннее утро солнце уже освещало позолотевшие деревья в парках Ахагельска. Уже открылись детские сады и школы, в которые шли малыши и школьники со своими родителями, магазины, театры, музеи, спорткомплексы, в которые массами направлялись парочки, взявшие выходной на работе. Волны бегали по грязным и заброшенным мусором берегам, а у причала тускло поблёскивал своими грозными мачтами большой ракетный катер «Путник».
Николай Денисович Мастеров, командир «Путника» в звании капитан-лейтенант, готовился к отплытию в Наян-Мал. «Запасов хватит на одну неделю, учитывая экипаж в сорок человек. Надо поторопить погрузчиков с боеприпасами» – подумал он, смотря на скрывающееся за облаками солнце.
Мастерову было тридцать пять лет. Находясь на корабле, он надевал лакированные чёрные туфли, форменные шерстяные брюки, рубашку, китель, штормовую куртку и белую фуражку. Лицо Мастерова было покрыто колючей щетиной и украшено маленьким вертикальным шрамом под левым глазом. Но самая главная внешняя черта, которая явно отличала его от других людей – пустой, вечно невозмутимый взгляд. Что бы ни происходило, он не улыбался, не грустил, не злился, не кривился. Это было похоже на то, будто он носит театральную маску с одним и тем же выражением лица, поэтому лишь интонация голоса могла выдать эмоции Мастерова.
Николай вышел из капитанского мостика, прошёлся по катеру, минуя драящих палубу матросов, и спустился по трапу на пирс. Чайки жалобно кричали, словно вещали о надвигающейся беде. Утренняя дымка над водой закрывала собой горизонт, словно завеса, за которой был виден лишь силуэт только что отплывшего грузового судна. На пирсе жизнь только начиналась в этот час: вот вдали нарисовался взвод матросов в голом торсе, которые были на утренней пробежке, вот подъехал грузовик со свежим хлебом.
