Долго ли коротко, близко ли далёко шли Ерёма, Стёпка и Соловей-Разбойник. Вёрстам уж счет потеряли. День сменялся ночью, поля переходили в леса, деревни в города. Промозглая осень оттеснила лето, пригнув тяжёлыми тучами уставшее небо. С понурых ветвей падала пожелтевшая листва. Прильнув к земле, она пыталась уберечь её от осеннего холода. Вместо беззаботного щебета птиц в посеревших небесах слышался прощальный крик стай, улетающих в тёплые края.
Соловей-Разбойник поправил увесистый короб на плече:
– Безалаберный ты, Ерёмка. Кабы не я, от голода пропали бы вы со Стёпкой.
– Не тяжко ли, Разбойник, увесистый туесок на спине таскать? – отозвался гонец.
– Своя ноша не тянет, – назидательно ответил тот. – Погляжу на вас, когда достану каравай.
– Окорок, небось, тоже найдется?– облизываясь, спросил Стёпка.
– Ха! У меня ещё и яблочки моченные в наличии имеются. Право слово, я такой хозяйственный, что сам на себя нарадоваться не могу! – весело ответил Разбойник.
– Я прежде думал, что ты токмо честных людей умеешь пугать, а вона какая домовитость в тебе имеется, – с уважением произнес Ерёмка.
– Оно, когда на дубе сидишь, да свистишь, то ветер в голове гуляет и шибко на озорство тянет. А ежели делом добрым занят, то и мысли дельными становятся.
– Сколько же нам ещё идти? – спросил Стёпка. – Что-то Земля у нас бескрайняя. Пустое навыдумывал царь Дорофей, а мы отдувайся.
– Приказ царский надобно исполнить, а то соромно домой возвращаться. Слово-то я дал крепкое гонцовское: найти Край Земли.
– Ну, ежели так, – понимающе согласился Разбойник, – то надоть слово держать.
Стёпка побежал вперёд. Некоторое время Ерёма и Соловей-Разбойник шли молча. Ноги скользили по слякотной дороге. Под мелким дождём Ерёмкина рубаха вмиг промокла. Разбойник шёл ходко, беззаботно посвистывая, нипочём была ему непогода. Сырой ветер, подхватив листву, закрутил её.
– Глянь, Еремейка, словно ладошки машут листочки – с летом прощаются. Ветер их треплет, треплет, пугает скорыми холодами. Смотри, смотри, гриб из-под хвои выглядывает. Напыжился на зиму подбирающуюся. Дорога под ногой хлюпает, будто баба плачущая, а лужи, слово глаза слезами наполненные. Жалеют, небось, о солнышке и тепле.
– Цветистыми прозопопеями изъясняешься, Соловей, точь-в-точь пиит, – почтительно отозвался Ерёма. – При дворе Дорофея есть стихоплет, но жидковат он супротив тебя. Может, пойдешь на государеву службу, будешь Дорофею оды с панегириками слагать?
– Чтобы я да в услужение? – возмутился Разбойник и вдруг насторожился. – Чуешь? Шумит кто-то.
