Это был один из скучных унылых дней в приюте.
За окном стояла ненастная осень. Дети на улице резвились: играли, толкались, носились, словно неугомонные, смеясь и веселясь. Несколько пожелтевших листьев, сорванных ветром с огромного старого клёна, плавно планировали по воздуху, приземлившись на окно третьего этажа, из которого было видно просторную комнату одного необычного одиннадцатилетнего мальчика.
Его звали Константин. Взъерошенные каштановые волосы с легким бронзовым оттенком смотрелись немного забавно, а серые глаза, словно зеркало отражающие его комнату, казались чаще грустными, чем веселыми. Одежда у него была самая обыкновенная для детей детского дома – изношенная серая рубашка и брюки на тон темнее.
Воспитательницы детского дома хотели и даже пытались называть его Костечкой, Костей, на что он сразу же им пояснил, что ему нравится, когда его называют полным именем. Правда, его никто не послушал. Тогда, словно в отместку, Константин просто перестал отзываться на любое, по его мнению, «коверкание» его имени.
Сейчас мальчик сидел за небольшим деревянным столиком песочного цвета с самым серьёзным видом.
Константин взял карандаш и детально изучил белый холст.
Мягко надавливая им, он начал рисовать.
Нарисовав контуры различных предметов на своей картине, мальчик стал их дорисовывать, а потом обводить, сильнее надавливая на лист бумаги.
У него вышла прекрасная чёрно-белая картина, нарисованная простым карандашом: высокие чернеющие вдали горы с белоснежными холмами, снизу – полупрозрачная серебристая речка, сверкающая от бликов полной луны, а по берегам речушки раскинулись высокие хвойные деревья.
Незаметно подошедшая сзади воспитательница Татьяна Сергеевна улыбнулась и всплеснула руками в восхищении. Полная женщина средних лет с ярко-золотистыми кудрями в розовом платье, казалось, умилена его творением.
– Костечка, какой же ты у нас гений, – произнесла она, довольно погладив его по голове. – Кому ты нарисовал эту красоту?… Ах, да. Константин… Извини. Так кому ты это нарисовал?
– Никому, – Константин продолжил наносить штрихи, не поднимая головы, и упорно глядя в холст, словно ничего кроме него не видя.
– Не может быть, Кос… Константин.
– Почему?
Воспитательница, поджав губы, внимательно на него посмотрела, не зная, что сказать. Её голубые глаза наполнились печалью и одновременно непониманием.
– Может быть, тебе просто надо с кем-нибудь подружиться, Константин? Здесь много хороших весёлых детей, – скрывая печаль в голосе, осторожно произнесла она и потянула руку к нему, чтобы дотронуться до его головы и погладить, но, однако, ее рука замерла, повиснув в воздухе.
