– По законам Объединенных Концернов, во славу гуманизма их Главы, мы предоставляем тебе право сказать последнее слово.
– Горите в аду, предатели.
Разбитые во время допросов губы едва шевелились. Я собрал все силы для того, чтобы выпрямиться и посмотреть в лицо представителя Концернов.
Он отчётливо скрежетнул зубами, но промолчал. Стерпел, даже не ударил.
– По законам Объединенных Концернов, во славу гуманизма их Главы, ты имеешь право на предсмертную исповедь. Концерны готовы предоставить в твое распоряжение священника любой конфессии.
– Моя вера – в моей душе. Священников оставьте Главе. Будет подыхать – пригодятся.
И снова представитель сумел сдержаться. Не бросился на меня – хотя побелел, как бумага. Ну, ещё бы. В том мире, где он живёт, услышать такое о Главе Концернов, даже случайно – преступление.
Объявил:
– Ты отказался от обеих милостей, предложенных тебе Концернами. Остаётся поставить последнюю точку… Встать!
Конвоиры схватили меня за плечи и подняли.
– На выход!
Зазвенели кандалы на моих руках и ногах. Меня вывели из допросной.
Обычно волокли по коридору, идти после допросов самостоятельно я не мог. Сегодня меня не пытали и даже не били. А конвоиры вместо того, чтобы идти прямо, в мою камеру, свернули направо.
В этом коридоре я ещё не был. Вдоль него выстроились гвардейцы, одетые поверх формы в штурмовую защиту.
– Понимаешь, что это означает? – прошипел мне в спину представитель.
Что ж, намёк – прозрачней некуда. Меня ведут не в камеру. На расстрел.
Я переоценил Концерны. Думал, что после объявления приговора в запасе у меня будут ещё минимум сутки.
– Понимаю. Ваш Глава боится меня даже полуживого. Даже безоружного, скованного по рукам и ногам. – Я обвел взглядом гвардейцев. Проговорил: – Запомните этот день, парни! Я жил для того, чтобы освободить вас от гнёта Концернов. Я сражался за то, чтобы очистить мир от лжи и предательства! Глава, которому вы так верите – жалкий трус. Ничтожество, трясущееся за свою шкуру. Помните: меня нельзя убить! Я воспитал себе достойную смену.
– Заткните его! – рявкнул на конвоиров очнувшийся представитель.
На меня поспешно набросились с кляпом. Так и вели до конца коридора – который закончился бронированной дверью.
Представитель вынул из кармана рацию. Руки у него дрожали.
– Приём. Докладывает второй. Мы заткнули ему пасть, чтобы не морочил гвардейцам головы. Кляп вынимать, или так и вести?
– Никаких кляпов! – рявкнули в ответ. – Рехнулся? Казнь будут показывать в прямом эфире!
– То, что он говорит, показывать не стоит.
– Ничего, в эфир пойдёт только картинка. Без звука. Выводи.
