Иска! Иска! – кричал во дворе маленький Креслав, тыча дрожащим пальцем в сторону леса. Звал он Искрен, чтобы и она увидела.
Искрен подошла к нему с улыбкой. «Что такое, мой маленький?» – ласково спросила она.
Вот! Вот! – задыхаясь от волнения, показывал он туда же, за ограду, к опушке. Из сумрака меж вековых стволов, будто сотканная из самого тумана, вышла белая фигура. Женская. Высокая, утонченная, в простом, но чистеньком платочке. Она неспешно срывала полевые цветы, сплетая венок, и любовалась им с тихой нежностью. Сердце Искрен сжалось, потом забилось с безумной силой, вытесняя воздух из легких. В глазах помутнело от внезапной, дикой надежды.
Мама? – пронеслось в голове, вырвавшись наружу едва слышным шепотом.
А в следующий миг она уже кричала, широко улыбаясь сквозь навернувшиеся слезы, громко и звонко, как в детстве: Мама! Искрен схватила Креслава за руку и рванула через поле к лесу. Трава хлестала по ногах, ветер свистел в ушах, но она бежала, не чувствуя ни усталости, ни земли под ногами, захлебываясь радостью, что лилась через край. Чем ближе они подбегали к опушке, тем ярче, теплее становилось это чувство, заполняя все ее существо сладким, почти болезненным светом.
Она была всего в полшаге от призрачно-белой фигуры, уже протягивая руки для объятий, ощущая тепло, которого ждала годами… как вдруг – ледяная изморозь пробежала у нее по спине. Фигура не повернулась – она растворилась, как дым на ветру, и мгновенно материализовалась уже в самой гуще лесной чащи, в трех шагах от первой ели. И смотрела. Не любящим взглядом матери, а равнодушным. Холодным. Стеклянным. Сперва – на Искрен. Потом, медленно, с леденящей душу точностью хищника, перевела этот пустой, прожигающий взгляд на Креслава. Мальчик вжался в сестру, его маленькая ручонка стала ледяной и липкой в ее ладони.
Белая Женщина подняла руку. Не для ласки. Жест был властным, повелительным, зовущим вглубь. Иди за мной.
Она хотела крикнуть «Нет!», рвануться назад, утащить брата… Но тело ее не слушалось. Ноги будто вросли в землю, а потом сами собой, мертво, зашагали вперед. Она была куклой на невидимых нитях, безвольной марионеткой. Креслав, всхлипывая от ужаса, волочился рядом, его пальцы судорожно впились в ее юбку.
Лес сомкнулся над ними, поглотив солнечный свет. Воздух стал густым, спертым, пахнущим сырой гнилью и чем-то еще… металлическим, как кровь. И сквозь шелест листьев пробился Гул. Бум… Бум… Бум… Ритмичный. Медленный. Тяжелый. Каждый удар отдавался в костях, в зубах, в самом сердце, вытесняя его собственный ритм. Барабаны. Нечеловеческие барабаны, бьющие из-под земли. Гул нарастал, становился все громче, гуще, заполняя все пространство, вибрируя в черепе.
