Свет на «Хроносе-7» был искусственным и ущербным. Он не освещал, а всего лишь обозначал контуры стерильных коридоров, не оставляя теней. Казалось, сама станция, застывшая на краю бездны, стремилась раствориться в этом блеклом сиянии. За иллюминаторами клубилась не чернота космоса, а мутная, перламутровая пелена – аномалия. Тихий омут, затягивающий время.
Доктор Артур Вальден вглядывался в эту пустоту, и его собственное отражение – седые вихры, глубокие морщины у глаз – накладывалось на хаос, создавая сюрреалистичный коллаж. Он чувствовал это кожей. Сбои в ритме невидимых часов. Здесь секунды текли неровно: то растягиваясь в бесконечную резиновую нить, то сжимаясь в острый осколок паники.
– Показания стабильны, но нелогичны, – донесся сзади голос инженера Кея. Юный гений потирал переносицу, его пальцы слегка дрожали – не от страха, а от переизбытка данных. – Хронометры в норме. А вот фоновый градиент энтропии… Он пульсирует. Как сердцебиение.
– Именно что сердцебиение, – не оборачиваясь, ответил Вальден. – Чужое. И мы прилетели его послушать.
Кабинет Вальдена был лабиринтом из кристаллов памяти, распечаток с трудами Бергсона и голографическими моделями темпоральных вихрей. Он был хронологом-теоретиком, последним романтиком в науке, верящим, что время – это музыка, а не просто параметр в уравнении. И здесь, на «Хроносе-7», музыка вселенной звучала фальшиво.
Тихое, но пронзительное завывание системы тревоги разрезало тишину. Не аварийный сигнал – предупреждение. Вальден и Кей синхронно подняли головы на главный экран.
Из перламутровой пелены что-то выплыло. Не корабль. Не тело. Это была чистая, аморфная форма. Огромная, пульсирующая, излучающая изнутри холодный синий синхротронный свет. Созданная из звездной плазмы и магнитных полей, она была живой математикой, теоремой, вышедшей за пределы разума.
– Смотрите! Коэффициент энтропии падает до нуля! – не сдержал возгласа Кей, и в его голосе был не ужас, а ликующий ужас первооткрывателя. – Время… оно просто исчезает! Превращается в… в ничто!
Вальден молчал. Он видел, как сияющая туманность пульсировала, и с каждой пульсацией мгла аномалии отступала, чтобы затем накатиться вновь. Он видел не физический объект. Он видел процесс. Акт.
– Не «оно», – прошептал Вальден, и его голос был полым от осознания. – Он. Хронофаг…
Он ест.
