Когда потекла река времени
Солнце Аркэлии, единственное истинное божество, стояло в зените, и его лучи превращали сталь доспехов в расплавленное серебро. Легат Кайлан Аррос смотрел на Порубежье с высоты сторожевой башни форта «Тихая Заводь» и чувствовал, как священный жар проникает сквозь латы, касаясь кожи. Это было благословение, знак незримого присутствия Света, что изгонял тени и сомнения. Здесь, на самой кромке цивилизации, где упорядоченная мощь Империи упиралась в сумрачную дикость Ноктэрна, такая уверенность была не роскошью, а необходимостью.
Кайлан обвел взглядом вверенный ему участок границы. Слева – холмы, поросшие золотистой травой, выжженной праведным аркэлийским солнцем. Справа – темная, почти черная стена вечнозеленого леса, откуда начинались земли Ноктэрна, земли вероломства и сумерек. А между ними – река, вялая и мутная, точно шрам на теле земли. Река, служившая условной границей. Кайлан презирал ее. Она была непостоянна, ее русло менялось после каждого сезона дождей, порождая бесконечные споры о клочках грязной земли. В его идеальном мире граница была бы высечена в камне, прямой и несокрушимой линией, очерченной божественной волей и сиянием имперских штандартов.
«Все спокойно, легат», – доложил центурион Гай, его заместитель, поднимаясь на башню. Голос его был ровен, как и положено аркэлийскому воину.
«Спокойствие на границе – лишь затишье перед бурей, Гай, – ответил Кайлан, не оборачиваясь. – Ноктэрн не спит. Он затаился в своих тенях, как ядовитая змея в норе».
Он верил в эти слова так же, как верил в восход солнца. Их учили этому с колыбели: Аркэлия – это порядок, свет, истина. Ноктэрн – хаос, тьма, ложь. Война между ними была не просто конфликтом за территорию или ресурсы. Это была священная битва за душу мира, и каждый аркэлийский легионер был мечом в длани самого Света. Но здесь, в «Тихой Заводи», эта великая битва превращалась в унылую рутину. Дни тянулись, похожие один на другой: патрулирование, муштра, починка частокола. Величие замысла тонуло в болоте повседневности. Иногда Кайлану казалось, что сама эта земля, ни аркэлийская, ни ноктэрнийская, высасывает из веры ее пламень, оставляя лишь холодный пепел долга.
Именно в этот момент он заметил это. Далеко на востоке, там, где за скалистыми пиками, по слухам, дремал Источник, воздух начал подрагивать, словно над раскаленными камнями. Это было едва уловимое искажение, похожее на марево в жаркий день, но оно обладало странным, неестественным оттенком. Кайлан прищурился. Горизонт, обычно четкий под безжалостным солнцем, поплыл. Цвета смешались. Ему на мгновение показалось, что зубцы горной гряды удвоились, наложившись друг на друга призрачным контуром.
