– Не разговаривай со мной, пока не доберёмся… – указательным пальцем я заправляю пушистый брелок в форме большеглазого совёнка в оттопыренный карман своего походного рюкзака цвета еловой лапки. В распираемом по швам рюкзаке тихо лежат подарки для bunica* (*С рум.яз. – бабушка).
Последняя неделя декабря. Ночами температура воздуха падает до минус десяти, но сегодня определённо холоднее. За первые три недели этой зимы снега выпало столько, что мне пришлось откопать в убранной толстыми слоями старой паутины кладовой чудесные дедовские снегоступы – без них в такое время до затерянной в горах лачуги не добраться. Я основательно экипирована: унты из лисьего меха, бесшовный пуховик, короткая шапка-ушанка с приколотым к ней оберегом в виде веточки красной рябины, длинный шарф крупной вязки красного цвета, хорошо подходящего моим ярко-рыжим косам. Все эти плотные слои тяжелой одежды не столько для сохранения вырабатываемого моим телом тепла, сколько для защиты от внешних сил, тесно связанных с морозом – я хорошо подготовилась к борьбе в этой ночи́.
До полуночи семьдесят минут. На промерзшей до основания остановке, покрытой непробиваемой ледяной коркой и двенадцатидюймовыми в радиусе сосульками длиной от самой крыши до кряжистых сугробов, только я и брелок. Автобус никогда не опаздывает и не приезжает преждевременно, потому что расписания для него не существует – он всегда является исключительно вовремя. И стоило мне только подумать об этом, как оранжевый свет фар выглянул из-за угла с разваленной избой и неубедительно пронзил густую синеву морозной ночной дымки своим тусклым светом.
“Это за мной”, – подумала я. “Это за нами”, – прошептал в ответ брелок.
Треща от проникающего в его железные швы мороза, автобус остановился прямо напротив нас и открыл перед нами свою переднюю дверь. За рулём восседал пожилой мужчина с зажатой во рту тлеющей сигаретой. Обдав меня любопытствующим взглядом, водитель прохрипел загробным голосом:
– Леи не принимаем. Цена поездки: два драхма.
Взойдя по косым ступеням в автобус, я протянула водителю две заранее приготовленные монеты с квадратными дырками в центре, которые до сих пор держала в ладони под красной рукавицей, то и дело пальцами нащупывая на них знаменитый выпуклый узор. Водитель сначала прижал ладонь с платой к уху, затем, проверив пение материала, пронзил монеты острым взглядом и наконец удовлетворённым тоном заключил:
– Amenda. Fierbinte. – Подумав, добавил: – Ai sânge fierbinte*.
(*Хорошо. Горячие <…> У тебя горячая кровь).
Дверь за моей спиной закрылась с загробным скрежетом, который любой человек назвал бы душераздирающим. Водитель положил шершавые руки на свою огромную баранку и, прищурившись, сообщил мне всё тем же хрипящим голосом:
