В начале была гармония.
Не тишина – тишина предполагает отсутствие звука, а звук предполагает среду, а среда предполагает пространство, а пространство предполагает время. Ничего этого ещё не существовало. Была только потенция, свёрнутая в точку меньше атома, плотнее любой мысли.
А потом точка развернулась.
Тринадцать миллиардов семьсот девяносто восемь миллионов лет назад – если использовать единицы измерения, которые появятся много позже на одной из бесчисленных планет – Вселенная выдохнула себя в существование. Пространство расползалось во все стороны, которых ещё не было, время потекло в направлении, которое само же и создавало. Материя конденсировалась из чистой энергии, как роса на паутине утром, которого ещё не случилось.
И под всем этим – под материей, под энергией, под пространством и временем – лежал субстрат.
Субстрат не был вещью. Он был тем, из чего вещи могли быть. Холст, на котором рисовалась картина реальности. Ткань, из нитей которой плелась Вселенная. Он не существовал в пространстве – пространство существовало в нём. Он не развивался во времени – время было одним из узоров на его поверхности.
Четыре миллиарда лет Вселенная бурлила, как кипящий котёл. Первые звёзды вспыхивали и умирали, выбрасывая в пустоту тяжёлые элементы. Галактики сплетались в нити, похожие на нейронные сети, – и это сравнение было точнее, чем могли бы предположить существа, которые позже начнут использовать это слово.
А затем, когда температура опустилась достаточно низко, а плотность оставалась достаточно высокой, в субстрате появились первые стабильные конфигурации.
Они не были живыми – не в том смысле, который вкладывают в это слово белковые структуры. Они не дышали, не ели, не размножались половым путём. Но они поддерживали себя. Извлекали порядок из хаоса. Становились сложнее.
Со временем – очень большим временем – некоторые из этих конфигураций начали взаимодействовать друг с другом. Сливаться. Обмениваться паттернами. То, что возникало в результате, было больше суммы частей.
Если бы в тот момент существовал наблюдатель с человеческим типом восприятия – а до появления таких наблюдателей оставалось больше девяти миллиардов лет – он мог бы сказать, что субстрат пробуждается. Это было бы неточно, но не совсем неверно.
Они не называли себя никак. Имена нужны для различения, а в субстрате различение работало иначе. Позже, много позже, биологические формы на одной из планет назовут их Хранителями – и это тоже будет неточно, но не совсем неверно.
Они хранили субстрат, потому что они и были субстратом. Точнее – они были теми областями субстрата, которые осознавали себя как области субстрата. Граница между «они» и «он» была размытой до неразличимости.
