Милая М., ангел мой, как давно не писал я вам! За это не корите: переезд вытянул из меня все жилы. Как хочу, чтоб вы оказались здесь и осветили улыбкою то место, в котором мне волею злой судьбы приходится доживать век.
Со дня моего прибытия в Москву минул уже месяц. Не передать словами, как паршиво чувствую я себя в этом балаганном городе, который и городом-то назвать можно лишь с известною натяжкой.
Взглянешь на него с Кремлёвских стен и диву даёшься: будто кто-то бисер рассыпал да ручеёк пустил посередине. Ручеёк, это я, конечно, о Москве-реке. Скверная река, не чета нашей одетой в мраморный мундир красавице Неве.
А какие тут дороги! Хотя можно ли назвать дорогами эти ухабистые вместилища вечно не просыхающей жижи?
Ползёшь, бывало, по какому-нибудь переулку, и подбрасывает тебя на каждой кочке до самых облаков. Да так, что желудок пускается в отчаянный краковяк. Подлинное истязание.
Шутка ли, на прошлой неделе один титулярный советник вылетел из коляски и натурально убился об мостовую. Но тут этому прискорбному событию никто даже не удивился.
А какие тут лужи! Вы таких, право, не видали. Разольются на всю улицу, блестят водами зловонными. Въедешь, да так и увязнешь по самое брюхо. Спасибо предприимчивым мужичкам с ломами, которые только тем, представьте себе, и зарабатывают, что вызволяют подобных простофиль, чтобы срубить дармовой полтинник.
И ни в чём здесь нет ни логики, ни порядка. Глядишь, желтеют казённые здания, пестрят крышами барские особняки, благоухают садами, шелестят фонтанами. А рядом что? Гнилые лачуги, бараки зловонные, дома с завалинками, куры да свиньи бегают. И над всем этим возвышаются колокольни бесчисленных церквушек. Да и те осаждены торговками, разносчиками, шарманщиками, точильщиками, старьёвщиками, попрошайками, непотребными девками, и, стыдно сказать, даже опустившимися представителями благородного сословия, утратившими от пьянства и кутежа человеческий облик.
Приличная публика и та не гнушается мимоходом завернуть за угол и справить нужду на святые, некогда белоснежные стены. И это при всей истовой богомольности москвичей!
И тянутся улочки кривенькие да худенькие, то срываясь вниз, как поток ручья, то вздыбливаясь в такую гору, что ни один экипаж не вскарабкается ни зимой, ни летом. И куда они ведут – предсказать решительно невозможно. Плетёшься по ним, словно в забытьи, как по проклятому лабиринту без входа и без выхода.