Часть первая. Через эшафот
И страшно немного,
без света, без друга.
Дорога, дорога.
Разлука, разлука.
Николай Рубцов
Стучали чёрные палочки в чёрные барабаны, и человек в чёрном капюшоне, закрывающем лицо, стоял над толпой, неподвижный и важный, словно статуя великого полководца, и ждал своего часа.
На Чёрной площади города Ситэлана готовились вешать преступников.
Три виселицы темнели на фоне ясного, голубого неба.
Две были обычными, а вот одна блестела свежей алой краской – она готовилась принять того, в чьих жилах текла королевская кровь.
Немыслимо!
Чтоб члена королевского клана вешали, как вора!
Такого никто из заполнивших площадь людей не мог вспомнить: ни молодые люди, ни пожилые, ни глубокие старики.
Но в древнем Законосборе, который подарил людям небесный бог Удэо, было написано алым по белому: «Даже правителям не прощайте отцеубийства, матереубийства, братоубийства и детоубийства, вешайте их, люди, как собак, и так с каждым поступайте, кто против крови родной нож или меч поднимет»…
– Не виновата, не виновата, – шептали бледные губы молодой Брианы.
Пёстрая толпа исступлённо ревела, особо распалившиеся и опьяневшие забрасывали объедками и грязью приговорённых, которых вели стражники.
На королевском балконе стоял лишь герольд – высокий изящный мужчина в ярком плаще и колпаке, украшенном алым пером. Сам государь Бурард не пожелал смотреть на казнь и прислал вместо себя и свиты только сэра Магнуса. И никто из двора не пришёл на площадь; даже те дамы, которые неделю назад гордо именовали себя приближёнными королевны Брианы. Герольд же стоял вполоборота и не смотрел на эшафот, делал вид, что увлечён событиями на дальней улице (там как раз не могли разъехаться фургончик с зеленью и телега с глиняной посудой), и, таким вот образом, выражал своё полное пренебрежение к происходящему на Чёрной площади: к толпе, к палачу и стражникам, и – самое главное – к осуждённым.
– Не виновата, я не виновата, – бормотала леди Бриана, связанными руками вытирая со щеки вонючую кашицу от гнилого яблока.
– Заткнись, дура! – выкрикнул ей шедший рядом паж Томас, совсем еще мальчишка, лохматый и бледный, с глазами, горящими безумием. – Мы все невиновны! Не-ви-нов-ны! – он заорал в полный голос, замахал руками, запрыгал, словно старался, чтоб его всем-всем было видно.
Один из стражников ударил его древком копья под колени – Томас упал, рыдая и скуля. Ближайший солдат, под одобрительный рёв горожан, запихал в рот юноше свою рукавицу, разодрав при этом юноше губу, потом заставил парня подняться, толкнул вперед. Томас покорно пошел, подвывая, словно избитая собачонка, сгорбленный, дрожащий, не имея смелости вытащить кляп изо рта.