Цесаревич Алексей был красивым парнем: темные волосы, тонкие брови, умные серые глаза. Долговязый и еще немного нескладный, он обещал вырасти выше папы-императора, а тот считался мужчиной видным.
Алекс видел его детские фотографии. Видел и старый рекламный ролик, в котором его будущий отец, для чего-то зажмурившись, задувает единым духом все свои шестнадцать свечей на гигантском торте. Потом открывает глаза и смеется беззвучно. Но как-то невесело.
Они были похожи. Даже очень.
Когда ему, Алексу, исполнилось четырнадцать, отец поселил его в тот самый дворцовый флигель, где жил и сам, когда был подростком. В стороне от парадных залов, в изрядно обветшалых покоях на третьем этаже, с видом на Зимнюю канавку. Император старался, чтобы сыну не мешал шум торжественных приемов. А может, просто хотел пореже его видеть.
Кажется, и мебель в комнатах наследника не обновляли все эти годы. Алый шелк, тусклое золото. Широкая постель под бархатным балдахином. Старые книги – метапринты. Ламповый нейроприемник на каминной полке. Зеркало на стене, в тяжелой золотой раме.
Наследник еще раз кинул взгляд в это зеркало. Ему не был так уж интересен шестнадцатилетний молодой человек, что смотрел на него из тьмы обратного мира. Алекс видел его много раз. Нет, он ждал чего-то еще. И дождался.
Зеркало таинственно замерцало. Отражение в нем погасло. А взамен появился – или, точнее сказать, проявился – чей-то новый силуэт. Так возникают картины на серебряных дагерротипах.
Это была призрачная женская фигура в темном. Стройная и гибкая. Она неуловимо менялась, будто не могла выбрать, какой ей быть в следующее мгновение.
Алекс и вправду моргнул пару раз. Фигура не исчезла.
Он облизнул губы. Потом сказал негромко:
– Здравствуй, Тильда. Ты пришла поздравить меня с днем рождения?
Фигура в зеркале словно приблизилась. Теперь Алекс мог видеть лицо этой женщины. Нет, не так: он смотрел на нее во все глаза и не мог оторвать взгляда.
Ее лицо было пугающе красивым, если только такое бывает. Слишком живым для зеркального призрака, но мертвенно-бледным. Наследник боялся себе в этом признаться, но ее лицо напоминало ему… самое страшное видение из детства. Лицо матери в ее последний день. Любимое и чужое одновременно.
Мать умерла от скоротечной чахотки, когда ему было десять лет. Никто не смог ей помочь. Даже его отец, всесильный император.
Лучше было бы никогда об этом не вспоминать. Он и не вспоминает.
