Фирменный поезд номер 005Я с гордым названием «Украина», синей стрелой летел вперёд, громко стуча колёсными парами и рассекая утреннюю тишину столичного пригорода. Плацкартный вагон потихоньку просыпался и наполнялся смутным гомоном пассажиров, которые, неохотно разлепив заспанные глаза, начинали сбор своего скарба. Остатки еды, предметы одежды и гигиены, махровые тапочки и резиновые, пахнущие химозой сланцы отправлялись в глубокие закрома, а оттуда, наоборот, извлекались на свет тёплые осенние вещи и обувь.
Баба Люда – добродушная женщина лет шестидесяти пяти, с лёгкой проседью в волосах, ехавшая, как и я, от самой Москвы, – сидя на своей нижней полке, старательно пихала в клетчатый баул только что вымытую стеклянную банку.
– Не спишь, касатик? – обратилась она ко мне.
– Нет, баб Люд, – ответил я, – не спится что-то.
Опустив глаза, я увидел, что пожилая женщина изучающе и одновременно сочувственно смотрит прямо на меня – видимо, после бессонной ночи выглядел я так себе. Покачав головой, она по-матерински тепло изрекла:
– Вижу, тревожит тебя что-то, милый, вот и не спится.
– Времена такие, баб Люд, всё вокруг спокойствия не добавляет. Уж за меня не беспокойтесь.
– И то верно, не добавляет, – вздохнув, заключила женщина и, видимо поняв, что сейчас я не настроен на разговор, сменила тему: – Огурчики-то понравились? Смотрю, доел.
Литровая банка, что минуту назад баба Люда прибрала в сумку, – единственное, что осталось от тех восхитительных малосольных огурчиков. Она достала их ещё до того, как поезд тронулся, и настоятельно рекомендовала попробовать. Я поначалу упирался, но всё же решил уступить пожилому человеку и взял один на пробу. Потом, увлечённый разговором, и не заметил, как таскал их из тары один за другим, не забывая нахваливать каждый. Женщина, слыша это, расплывалась в довольной улыбке и хвалилась – мол, свои, не магазинные, выращены на грядке.
Так, за поеданием зелёных плодов, я узнал, что у бабы Люды есть дача в Балашихе, что в Киев она едет погостить к дочери, что нерадивый зять никак не может починить микроволновку, и что внуку Сёмочке уже седьмой годик пошёл – скоро в школу отдавать. Боже, какая обычная, приземлённая и житейская история у человека… Не то что у меня. Хотел бы и я просто приехать к кому-нибудь родному, увидеться, погостить, отдохнуть в конце концов. Но мне предстояла другая дорога – Калинин в последнем телефонном разговоре назвал её не иначе, как «дорогой в ад».
Нахлынувшие тогда мысли я каким-то чудом сумел отринуть, и меня неумолимо потянуло в сон. Баба Люда агитировала доесть последнюю четвёрку плавающих в банке огурцов, но в меня уже не лезло, и я вежливо отказался, предложив оставить их до утра. Женщина согласилась, но взяла с меня обещание, что утром банка опустеет. После этого она укуталась в одеяло и, пожелав мне спокойной ночи, растянулась на своём ложе.
