Послевкусие от мороженного отдает зря потраченным временем и чувством вины по этому поводу. А если начать вдумываться то и зря потраченной жизнью. Как будто и ешь это, чтобы забыть то ощущение, но не получается.
Особенно остро чувствуешь, когда мороженное белое с чем-то вроде варенья или кусочков ягод. Как будто ягоды всё обостряют. Эта гадкая терпкая кислинка.
С шоколадным немного легче. А в мороженном Марс потраченное время и вина за это почти совсем не ощущаются даже потом, в послевкусии. Слишком было вкусно? Или там используют какие-то специальные добавки? Что-то заглушающее боль. Антидепрессанты? Это, наверное, не законно. Может следует куда-то обратиться?
Дура, я всё пытаюсь придумать куда бы обратиться, чтобы мою жизнь исправили. Да куда уж там? Я одна и нет такой инстанции, куда можно жаловаться.
Все ушли. Ушли туда, откуда не возвращаются. Стенания в духе: “на кого вы меня оставили” нынче не моде. Но на кого ж вы меня оставили, последние родные люди!? На кого? Бью кулаками по постели, в надежде, что станет легче. чувствую боль в запястье. Сейчас, кажется, и постель сильнее меня.
Мороженое кончилось. Идти за новым нет сил, да поздно уже. Не смотря на всё одиночество, к людям совершенно не тянет. Фигуру к тому же надо беречь. Или к чëрту всё?
Ну ты подумай, лежу прямо как в детстве, смотрю в ночи на желтеющее небо. Так хочется летать по нему на какой-нибудь волшебной метле, и волосы пусть треплет тёплый ветерок. Но там ведь зима. Или это не важно для фантазии…
Светлое, слегка зашторенное окно, как островок тепла в безжалостном сером пейзаже панельных домов. Серость в свою очередь укутана темным беззвездным небом. Так знакомо и так буднично-тоскливо.
– Как пришёл так и ушëл. Симптоматично, что не хотел приходить. Что ж, можно дойти и до другого дома. Рядовое событие. Эти тоже не хотят счастья. Их свободный выбор.
Невысокий, тонкий человечек с резкими, но едва различимыми из-за полумрака чертами вышел из дверного проёма, обдаваемый снегом и ветром. Был поздний вечер. Дверь подъезда захлопнулась. Человечек натянул воротник длинной чёрной куртки повыше и направился по плохо освещенному двору в ту сторону, где фонари совсем не горели.
Слышались только его скрипучий голос и хруст снега. Зрительные образы почти отсутствовали.
– В каком-то смысле, счастье – это скучно. Их можно понять. Только я не уверен, что противоположность – то есть все эти человеческие метания и треволнения – это как-то особенно весело. Ей не нравится одно, ему – другое, на детëныша нет сил и времени. Хотя завели и даже любят. Он смотрит налево, чтобы не смотреть на жену, она отчаянно хочет большего. “Несчастливы по-разному” – куда там? Будто у них одних такая семейка. Все, косатки, как по трафарету деланные.
