Глава 1: Шепот в тени пиков.
Ветер, острый, как обсидиановый нож, срезал последние остатки тепла с его кожи. Элиас лежал, прижавшись спиной к ледяному граниту скалы, и смотрел на мир, который умирал, но никак не мог умереть до конца. Здесь, на заснеженных склонах Драконьих Пиков, смерть была неторопливой, вдумчивой. Она не полыхала огнем, как внизу, в долинах, где дымились руины Тарсиса. Она просачивалась в мир вместе с этим ветром, вместе с неправильным, болезненным светом, который сочился с небес даже в предзакатный час.
Сломанные ребра горели тупым огнем при каждом вдохе, а левое предплечье, перетянутое грязным лоскутом, казалось чужим и тяжелым. Кровь, пропитавшая ткань, давно запеклась, превратившись в ржавую корку. Его кровь. Кровь мага, отступника, последнего посвященного Вортана – бога, чье имя имперские жрецы боялись произносить вслух, предпочитая вымарывать его из летописей. Пять лет Империя охотилась за ним, как за бешеным зверем. Пять лет он был тенью среди теней, призраком в горах, легендой, которой пугали непослушных детей в пограничных гарнизонах.
Ирония была ядовитой, как кровь василиска. Теперь, когда имперские легионы, гордость и стальной кулак диктатора, в панике бежали от врага, не имевшего ни знамен, ни полководцев, они вспомнили о нем. Теперь, когда их выверенная тактика и сверкающие доспехи оказались бесполезны против ползучего ужаса, пожирающего земли, Империя отчаянно нуждалась в том, кого сама же и прокляла.
Он бы рассмеялся, если бы смех не грозил проткнуть его легкие осколками собственных костей.
Он ощутил ее раньше, чем услышал. Легкое возмущение в ткани реальности, тонкая дрожь магического фона, которую почувствовал бы только тот, кто привык слушать тишину. Почти неуловимое изменение в симфонии ветра и камня. А затем донесся запах. Забытый, но не стертый из памяти. Смесь степных трав, дорогого мыла и едва уловимая нотка пороховой гари. Память – упрямый сорняк, который не вытравить никаким огнем.
Шаги были легкими, почти неслышными на припорошенной снегом тропе. Фигура в темном дорожном плаще из имперской шерсти остановилась в нескольких шагах, ее силуэт четко вырисовывался на фоне багрового неба.
«Ты еще дышишь», – произнесла она.
Голос не был ни вопросом, ни утверждением. Это была констатация факта, холодная, как сталь клинка в зимнюю ночь. Голос, который когда-то шептал ему слова любви под звездами павшего Северного Царства, а потом произнес его имя перед имперским трибуналом. Голос Элары.
Элиас не открыл глаза. Усталость была свинцовой, но гордость – еще тяжелее.
