Кряхтя, Гранин отложил в сторону ступку и поспешил в сторону тяжёлой дубовой двери, в которую уже колотили – неистово, громко, нервно.
С трудом потянув на себя скрипучую ручку – в спине тут же что-то хрустнуло, – он распахнул дверь и торопливо посторонился, пропуская внутрь рослого детину, который бережно, как ребёнка, нёс на руках окровавленную девицу.
В глаза бросились чёрные длинные пряди, алые пятна на некогда белоснежной дорогой рубашке, потом он увидел тонкие, беспомощно свесившиеся вниз руки и длинные ноги в мужских штанах.
– Ну и кого ты мне припёр, Сёма? – неласково спросил Гранин.
– Кого припёр, того и спасай, Алексеич, – отрезал Семён.
Пока он аккуратно устраивал раненую на столе, Гранин успел помыть руки наговорённой водой, а потом склонился над девицей и споро разрезал белую рубашку. Корсета она не носила, затянув грудь хлопковою перевязью, которая сейчас тоже была пропитана кровью. Под грудью зияла аккуратная дырка, будто от шпаги.
– Ого, – удивился Гранин, – это как же её так угораздило?
– Допрыгалась, вот и угораздило, – буркнул Сёма и отошёл подальше, потому как от вида крови ему становилось дурно.
– А без сознания почему? По голове били?
– Может, и били, – рассеянно ответил Сёма. – Ты тут понежнее. Дочка! – округлил он глаза. – Её на дуэли ранили.
Гранин ощупал голову пострадавшей и не удивился, обнаружив под густыми волосами внушительную шишку.
– Какая дочка? Какая дуэль? Давно в вашей сумасшедшей столице девчонки на дуэлях сражаются? – ничего не понял он.
– Это девица Лядова шпагой за деньги машет, – хмыкнул Сёма. – Наёмный дуэлянт, во!
– Рехнулись совсем, – меланхолично заключил Гранин. – А по голове-то зачем?
– Ничего не знаю, Алексеич! У меня сия девица вне списков, но мне её приволокли канцлеровские лакеи и печать под нос сунули, золочёную, семейную. Я спрашивать лишнего не стал, потому как разум имею, но ты смотри, чтобы она у тебя тут дух не испустила. А то, не ровён час, канцлер тебя сошлёт в такую глушь, что ты и вовсе человеческую речь забудешь.
– Куда уж глуше, – сердито возразил Гранин, который после двадцати двух лет заключения в этой лечебнице уже и не представлял, что значит свобода.
Он разводил карболку отваром берёзовой губки и настоем адамового корня, слушал Сёму вполуха, прикидывал, на какую длину зашло остриё и не задето ли лёгкое.
– И что же канцлер? – уточнил Гранин, доставая из-под чистой тряпицы инструменты и раскладывая их перед собой. – Прям так и сошлёт за вздорную девицу?
Раненая оставалась без сознания, и он очень торопился провести операцию, пока она не пришла в себя. Добавлять к сотрясению дурманящих зелий не хотелось, девица и без того могла остаться без памяти после такого удара по темечку.
