Тишина в космосе – наглая ложь, которую распространяют те, кто никогда не жил в чреве старого корабля. «Гановер» никогда не молчит. Этот старый, больной зверь постоянно ноет – глухой гул реактора отдается в костях вернее собственного пульса, обшивка скрипит на стыках, словно кости старика, а сканеры без устали потрескивают, выискивая в черной пустоте клочок металлолома, достойный внимания. Иногда кажется, стоит этой симфонии скрипа и гула стихнуть – и сердце остановится вместе с ней.
В кресле пилота, отпивая маленькими глотками синтекофе из граненого стакана, я ловил себя на мысли, что привык к этому вкусу жженой пластмассы. Кофеин пока еще работал, а на панели мерцали знакомые огоньки: зеленый – давление в норме, желтый – левый сканер снова чудит. Как всегда.
Взгляд скользил по кабине, этому отражению собственного я – всего моего мира до последней царапины на потрескавшемся кожаном подлокотнике. Вот затертая карта Земли, откопанная на развалинах станции «Церера» – безлунная, безмарсианская, с одними лишь забытыми названиями изначальной планеты. Попытки представить жизнь на чем-то большем, чем эта жестяная банка, являющаяся моим кораблём, неизменно проваливались. Рядом лежали сломанный брелок в виде кота и какая-то детская игрушка, облюбованная Аштоном. А в аквариуме три рыбки безмятежно плавали по кругу в своем крошечном мире, еще более ограниченном, чем мой. Им, видимо, хватало этого замкнутого пространства. А мне? Как они, эти рыбки – знают ли, что существовали огромные океаны? Или их реальность теперь навсегда ограничена этим «водоемом» за стеклом, и они счастливы? Может, и мне стоит найти такое стекло и успокоиться?
На кресле штурмана Аштон спал, свернувшись рыжим калачиком, бока мерно вздымались.
– Ну что, рыжий, проспал всю смену? Как всегда, – голос прозвучал сипло и непривычно громко в привычном гуле.
Говорить с котом – не безумие. Истинное безумие – вести монологи с самим собой, не получая ответа. Аштон хотя бы ухом дергал, подтверждая существование иной сознающей субстанции.
– Ничего путного, Аштон. Опять всего одна ржавая колымага за всю неделю. Раскрутим – хватит ли на паштет? Или опять придется жевать эту синтетику, от которой потом три дня на стенку лезешь?
Пальцы, погрузившись в рыжую шерсть, нашли за ухом нужную точку. Кот лениво потянулся, не открывая глаз, – живой барометр реальности. Пока с Аштоном все в порядке, и мир, хоть и сдвинутый на пару тревожных градусов, продолжает существовать.
Последний глоток горькой жижи, стакан с силой ставится на панель, заставляя огоньки вздрогнуть. Взгляд тонет в черноте иллюминатора. Сканеры иногда ловят призраков – отголоски Войны, шепот с умерших планет. Земля… Марс… Что там теперь? Пепел? Мутанты? Или просто вымершие миры, чьи эфирные волны до сих пор носятся по системе как неприкаянные души?
