Глава первая
Лучшее, что у меня было…
Эта война, мой друг, куда сложнее, чем кажется.
Если ты полагаешь, что это дела волшебников,
которые не коснутся нас с тобой, простых людей, ты жестоко ошибаешься.
Она не останется в границах Талориса, выйдет за пределы
школы через несколько дней и поглотит весь мир. Вспоминай его. Прежним он больше не будет.
Никогда.
Письмо главы ордена Таувинов отправленное Единому королю.
5 день войны Гнева.
Ночь длилась бесконечно.
Непроглядная, густая, тягучая и по-летнему душная, она вонючим грифом-падальщиком опустилась на Риону, поправ, пируя и втягивая в себя запах смерти. Казалось, что ее власть будет длиться вечно, но спустя, возможно, годы она начала распадаться на клочки. Деформироваться, таять, истончаться, терять плоть, точно труп, лежащий в степи, терзаемый солнцем, ветром, дождем, насекомыми, зверьем и птицами.
Исчезала неохотно, цеплялась когтистыми лапами за дома, пыталась содрать с них черепицу, проникнуть внутрь, лишь бы спрятаться от рассвета. Растворялась в кварталах, бледнела, превращаясь в сумерки.
Серые, блеклые и нечеткие они поработили город, не исчезали с приходом утра и длились до самого вечера, чтобы вновь загустеть и соткаться в темного падальщика.
Слишком привлекательна сейчас Риона для трупоедов.
Пока же солнце, словно утопленник, всплывший на поверхность пруда, раздувшийся и отталкивающий, поднималось из-за моря лишь для того, чтобы застыть в паре дюймов над горизонтом.
Маленькое. Белое. Тусклое. Не дающее ни тепла, ни света. Оно очень напоминало Тэо глаз вареной рыбы.
А, может, и не рыбы.
Глаз Шерон.
Вот что.
Акробат потер правое плечо. Рана, нанесенная ему шауттом во время боя на улицах, заживала удивительно быстро, остался лишь темно-красный шрам. А вот боль, та, которую он ощутил в первое мгновение, возвращалась. Засела где-то в срастающихся мышцах и нет-нет напоминала о себе.
Демон отравил его кровь. Тэо знал, что именно так поступали лунные люди, когда желали убить сильного асторэ. Заражали кровь той стороной, насыщали мраком. Акробату повезло, что в него попала лишь жалкая капля другого мира – и искры в теле сражались с ней. От этого Пружину бросало то в жар, то в холод.
Он стоически терпел, справлялся молча, ощущая вкус пепла на языке, запах гари и горелой плоти разъедал его ноздри, костистые пальцы скребли нёбо, драли гортань. От этого смрада было больно глотать, словно острая рыбья кость застряла где-то в глотке.
В гавани сонно шептал ветер, стелился над угольно-черным пространством, появившимся после пожарища, петлял между остовов прогоревших зданий, скидывал хвостом золу и прах сотен погибших в сонную серую воду.