Задумавшись, я слегка расслабился, забыв наклонить голову, за что тут же и поплатился: большая ветка, размером не меньше толстого кривого пальца моего провожатого, которым он то ковырял в оттопыренном ухе, то чесал свой заросший, наверное, никогда не мытый затылок, со всей дури впечаталась прямо в лоб. Удар был такой силы, что я охнул, невольно присев и зацепившись полой плаща за очередную колючку, торчащую из, казалось, бесконечного сине-зелёного кустарника.
Остановившись, расстроенно сплюнул под ноги и, растирая по лицу кровь из неглубокой ссадины, старался подавить очередной приступ гнева:
– Считай до десяти, Кэм, не позволяй «этому» внутри себя вырваться наружу. Ты же человек, а не дикое животное, и должен справляться со своим непростым характером. Тебе нельзя срываться, это погубит и будущую карьеру, и саму жизнь последнего Избранного древнего рода. Твоя мама не заслужила такой участи… ― в детстве, говоря это, старенький Учитель магии обычно тяжело вздыхал, гладя ученика по непослушным вихрам.
Пожалуй, Наставник был единственным, кто не считал меня паршивой овцой в безупречном Избранном стаде. Только к его словам я прислушивался, особенно после того как пять лет назад, не выдержав ревности отца, мама сбежала, оставив десятилетнего сына одного среди равнодушных и недобрых людей…
Любя в душе, я презирал и ненавидел её за это, как, впрочем, и всех остальных обитателей огромного роскошного дома, так и не ставшего родным ― отца, женившегося в уже преклонном возрасте на совсем юной девушке из разорившегося клана и никогда меня не любившего… Братьев, его детей от предыдущих браков, чьи насмешки и тычки с самого раннего детства сделали мой и без того нервный характер просто невыносимым, так что прозвище Бешеный я оправдывал на все сто… Многочисленных «приживал» ― насквозь фальшивых «добрых» дядюшек и тётушек, постоянно изводивших своими занудными нотациями; прислугу, с насмешкой смотревшую на младшего Господина, поскольку тому «уж точно никогда не суждено стать их Хозяином»…
Но я им отплатил, сделав жизнь в особняке Главного Судьи поистине невыносимой, так что вскоре все предпочитали обходить «ненормального мальчишку» стороной. Что меня вполне устраивало, помогая выживать в этом мерзком гадюшнике. Однако неделю назад я всё-таки сорвался, набросившись с кулаками на отца, когда тот попытался затащить в спальню молоденькую горничную, по которой его непокорный младший сын втайне вздыхал.
Как же он орал, словно припадочный тряся головой и брызжа слюной на свою шёлковую мантию, мигом забыв хвалёные манеры аристократа ― ничтожный старикашка с клюкой, не вызывавший ничего, кроме отвращения… Не стоило, конечно, говорить об этом вслух. От такой дерзости отец помертвел, прошипев мне в лицо:
