Июль 1858 года. Усадьба «Медвежий Ручей»
Горе живым, которые при свете дня вершат подобные дела! Тот, кто извлёк мертвеца из воды, старался не глядеть на его лицо – на его единственный уцелевший глаз, который словно бы покрывала плёнка прокисшего молока. Белёсым сделался левый глаз бедолаги, тогда как на месте его правого глаза – и всей правой половины его лица – бугрилась расквасившаяся каша серо-зелёного цвета. Когда несчастного вытащили, он уже успел провести на дне полных три дня. Да и теперь только его голова и верхняя часть торса находились на берегу ручья. А всё, что располагалось ниже пояса, продолжало мокнуть в бегущей воде.
Некто, вытянувший из воды обезображенный труп, искривил губы в гримасе отвращения, однако планов своих не переменил. Явно понимал, что поздно ему теперь идти на попятный. Быстро и ловко он расстегнул на утопленнике размокший и потерявший всякую форму сюртук, стянул галстук – модный и недешёвый, но теперь более походивший на верёвку повешенного, – а затем освободил мёртвую грудь от некогда белой рубашки.
Пока с мертвецом производили эти манипуляции, на его белёсый глаз переполз с прибрежной травы шустрый красно-коричневый жук, а вслед за ним перелетело несколько мелких мошек, вроде тех, что заводятся в порченых яблоках. Так что насекомые вполне могли наблюдать за действиями загадочного субъекта, который наполовину раздел покойника, а затем приступил к следующей – куда более странной – процедуре.
Кожа на груди извлечённого из воды бедняги была гладкой, без единого волоска. И тому, кто его раздел, это обстоятельство пришлось весьма кстати. Невесть откуда – словно из воздуха – в его руках появился наполненный тёмно-синей тушью стеклянный пузырёк, из которого торчала кисточка, вроде тех, какими китайские писцы выводят свои иероглифы. Зажав её в длинных тонких пальцах, обладатель пузырька принялся наносить на обнажённую грудь утопленника диковинные и замысловатые знаки. Что узоры эти означали – одному Богу было известно. Но, очевидно, художник придавал им большое значение, поскольку рисовал их со скрупулёзной тщательностью, постоянно сверяясь с листком бумаги, лежавшим подле него на берегу ручья.
Кропотливая эта работа оказалась небыстрой. И рисовальщик всё ещё трудился, когда с мутным глазом покойника стали происходить метаморфозы. Молочно-белая плёнка на обесцвеченном водой глазном яблоке начала вдруг вибрировать и натягиваться, словно поверхность мыльного пузыря за миг до того, как он лопнет. А затем – с лёгким, едва слышимым хлопком – плёнка разорвалась, выпустив на поверхность несколько капель слизи, похожей на овсяный кисель. После чего верхнее веко мёртвого мужчины задрожало и резко опустилось.
