Пролог
Веллтон, Мэн. Октябрь 1984 года.
Дождь в Веллтоне был не водой, а жидкой грязью. Он стекал с ржавых крыш заброшенных фабрик, превращая асфальт в черное зеркало, в котором тонули отражения неоновых вывесок баров и стрип-клубов. Городок пах мокрым асфальтом, пивом и тоской. Именно в такую ночь Билли Ковач, мелкий воришка с амбициями картежника, нашел ящик.
Он не искал его. Он просто бежал от братьев Малдун, которым должен был три сотни долларов, и споткнулся о него в вонючем переулке позади «Салуна Золотой Бык». Ящик был деревянный, обшитый по углам металлом, и он был тяжелым. Не столько от веса, сколько от того, что было внутри. Билли почувствовал это кожей.
Он приволок его в свою конуру в мотеле «Саншайн», где никогда не светило солнце. Вскрыл монтировкой. И ахнул. Пачки стодолларовых купюр. Много. Больше, чем он видел за всю жизнь. А под ними – фотографии. Черно-белые, глянцевые. На них были важные люди города: мэр, шеф полиции, проповедник с местной телецеркви. И они делали такие вещи, от которых у вора-неудачника кровь застыла в жилах. Это был не клад. Это был смертный приговор.
Последним предметом в ящике был маленький блокнот в кожаном переплете. На первой странице каллиграфическим почерком было выведено: «Кто бежит во тьму, того тьма и поглотит».
Билли не читал Чейза и не знал, что это цитата. Он лишь понял, что должен бежать. Но было уже поздно. В окно его номера кто-то смотрел. А через дверь послышался глухой стук.
Глава 1
Лео Брэкстон сидел в своем кабинете в участке №2 Веллтона и пытался разогреть вчерашний кофе на радиаторе отопления. Кофе пахнул гарью и отчаянием. Так пахла вся его жизнь последние пять лет. Бывший детектив нью-йоркской полиции, списанный на берег после провала с громким делом о коррупции, он теперь ловил пьяных водителей и улаживал дворовые разборки. Веллтон был для него чистилищем. Скучным, серым и безнадежным.
Дверь распахнулась, и в кабинет вкатился молодой сержант Энди Моррисон, лицо его было бледным.
– Лео, тебе надо это увидеть. Мотель «Саншайн». Номер семнадцать.
То, что они увидели в номере, было больше похоже на сцену из бойни, чем на убийство. Билли Ковача не просто убили. Его искромсали. Стены, потолок, потрепанный ковер – все было в бурых брызгах. От тела пахло медной монетой и испражнениями.
– Господи, – прошептал Энди, отворачиваясь, чтобы не блевать.
Брэкстон ничего не сказал. Он смотрел. Его нью-йоркское чутье, дремавшее все эти годы, вдруг зашевелилось, учуяв знакомый, дорогой сердцу смрад – смрад по-настоящему грязного дела.
