Ближе к концу света Город наводнили насекомые.
В считанные часы они заняли все парки, лужайки и скверы, а к вечеру того же дня набились в дома. Окружающее пространство, прежде так уверенно принадлежавшее людям, теперь басовито жужжало, гудело, летело, ползло, больно кусалось и деловито множило себя, преисполнившись неотвратимой целеустремлённости. А ещё – препротивно похрустывало под ногами.
О вечерних прогулках в парке пришлось забыть.
Через несколько дней в Городе пропали все репелленты, «липучки» от мух, вонючие распылители и даже дорогущие заграничные мелки, от которых в доармагеддонские времена тараканы в считанные часы уходили из дома – необратимо, как гаммельнские дети – за Крысоловом.
Дезинфекторские конторы, в первые часы бедствия не скрывавшие ликования от внезапно подвалившего «объёма работ», к концу недели спешно закрывались – потому что травить стало некому.
Последние смельчаки, ещё пытавшиеся бороться с нашествием, либо сдавались, либо исчезали. Их находили позже в подвалах и вентиляционных шахтах законсервированными в коконах из шёлка и хитина.
«ЭкоСтраж» на Пятой улице пал первым: утром сотрудники ещё хвастались в соцсетях «рекордными уловами», а к вечеру их офис заполнила чёрная жижа из разложившихся насекомых. Единственный выживший, точнее, успевший выскочить из офиса до того, как вязкая субстанция превратилась в намертво схватывающий клей, рассказывал, что «смердючая квашня» потекла сперва из канализации, потом хлынула изо всех щелей и даже из розеток, за считанные минуты залила пол и переварила дезинфекторов заживо. Каша из дохлых насекомых пузырилась, как кипящий дёготь, а на её поверхности то и дело всплывали странные находки: полурастворённые крылышки, напоминающие миниатюрные копии тех, что художники рисовали на спинах фейри в старинных бестиариях. «Да ну, бред…» – в конце интервью буркнул выживший, но на всякий случай перекрестился.
«Чистый дом» продержался дольше. Они заварили двери и травили насекомых промышленными пестицидами, пока те не начали возвращаться.
– Они мутировали, – шептала в своём последнем прямом эфире единственная оставшаяся в живых сотрудница, кося безумным глазом на забаррикадированную дверь. – Наши яды… теперь их еда… Заберите меня отсюда кто-нибудь, умол… – Тут раздался сухой продолжительный треск, камера метнулась в потолок, послышался пронзительный визг, и телефон упал куда-то в хрустящую хитином тьму. Через пару секунд объектив ощупали длинные усы, потом в него заглянула деловитая тараканья харя, которая мгновенно сменилась раздутым брюшком. Брызнула густая струя – и прямой репортаж из ада наконец-то закончился.
