Мир не знал тишины. Даже в опустевших мегаполисах, чьи башни склонились, как покинутые кости гигантов, даже среди ржавых зубцов металла и черепичных пустошей, где небо дышало кислотным дыханием облаков – даже здесь звучала неуловимая симфония: скрип опоры, треск бетона, шепот ветра, несущий в себе голос давно мёртвого мира.
Кристиан Арк стоял на краю обломанного мостового пролёта, его ботинки скользили по мокрому железу, изъеденному временем. Внизу клубился серый туман – не утренний и не вечерний, а туман постоянства. Такой, что не поднимается и не оседает, он просто существует, словно забыл, что должен рассеиваться. Где-то в его глубине можно было различить развалины старого города, раскинувшегося, как заражённая рана, по холмам и низинам.
Где-то там – в сердце этого некогда живого организма – должен был скрываться Туманный Город.
Он не значился ни на одной карте. Все, кто пытался найти его, либо исчезали, либо возвращались без памяти, с глазами, словно прожжёнными изнутри. Его местоположение передавалось шёпотом – не координатами, а догадками, легендами, картинами из снов. Одни говорили, что это был просто миф, символ надежды. Другие – что это была тюрьма. Арк знал, что истина, как всегда, где-то посередине.
И теперь он охотился за этой истиной.
Старый передатчик, привязанный к его заплечной кобуре, зашипел. Голос был скрипучим, словно исходил из трёхсотлетнего гроба:
– Кристиан. Говорит Нира. Ты получил задание. Координаты условны, но наш агент утверждает – карта существует.
– В каком виде? – спросил он, щёлкнув замком рации.
– Упрощённо? Как всегда. Код. Наполовину карта. Протез в теле одного из старых хранителей. Мы не знаем. Но сигнал идёт из сектора E-17. Бывший университет. Осторожно – территория уже не нейтральна. Есть фракции.
Фракции. Как же он ненавидел это слово. Маленькие боги разрушенного мира. Каждая со своей истиной, каждой по ножу и по иконе. Одни поклонялись Машинам, другие разрушали их, третьи пытались превратить руины в новые храмы.
Он закрыл рацию и направился вниз, вглубь опалённого города. Ветер тут был другой – не пустошный, а городской: пахнущий пылью, ржавчиной и мёртвыми библиотеками.
По мере того как он пробирался сквозь узкие аллеи, где некогда стояли высотные здания, разрушенные теперь до основания, на стенах начали появляться символы. Сперва – краска, потом – выжженные знаки. Геометрические узоры, не из алфавита, а скорее из памяти.
