Космос, ~500 млн лет назад
В начале было молчание.
Не тишина – тишина предполагает отсутствие звука, а звук требует среды, которая могла бы его нести. Это было нечто более фундаментальное, более древнее: молчание, существовавшее прежде самой возможности речи, прежде материи, способной вибрировать, прежде времени, в котором вибрация могла бы развернуться.
Молчание было первым.
А потом – не «потом» в привычном смысле, потому что «потом» ещё не обрело значения – нечто сместилось. Не в пространстве, которого не существовало, не во времени, которое ещё не начало свой отсчёт. Сместилось само молчание, и в этом смещении родилась возможность.
Вселенная вспыхнула.
Тринадцать миллиардов лет – число, лишённое смысла для существ, чья жизнь измеряется десятилетиями. Человеческий разум не способен охватить такую протяжённость; он лишь произносит слова, надеясь, что за ними скрывается понимание. Тринадцать миллиардов оборотов планеты, которая ещё не возникла, вокруг звезды, которая ещё не зажглась. Тринадцать миллиардов вдохов существ, которым только предстояло научиться дышать.
Но для того, что пробудилось в первые мгновения после вспышки, тринадцать миллиардов лет были чем-то иным. Не вечностью – вечность предполагает бесконечность, а это нечто знало свои границы. Не мгновением – мгновение слишком коротко для того, что оно намеревалось совершить.
Сто тридцать тактов.
Так можно было бы измерить его существование, если бы существовал кто-то, способный измерять. Сто тридцать ударов космического сердца, сто тридцать вдохов существа, для которого галактики были тем же, чем нейроны – для мозга млекопитающего. Каждый такт – сто миллионов лет по человеческому исчислению. Каждый такт – одна мысль, один шаг в вычислении, природу которого не дано постичь тем, кто живёт между его ударами.
В промежутках между тактами возникали и гибли звёзды. Рождались планеты, остывали, превращались в мёртвые каменные шары, падали в свои солнца или улетали в бесконечную тьму между галактиками. Виды появлялись, эволюционировали, достигали разума – или того, что они принимали за разум – и исчезали, не оставив следа, заметного в масштабе космоса.
Всё это было шумом.
Фоновым излучением бытия, помехами в великом вычислении, смыслом которого никто из этих мимолётных искр не мог даже задаться вопросом. Они были слишком малы. Слишком быстры. Слишком… локальны.
Тёмная материя.
Так её назовут те, кто придёт позже – назовут за неспособность увидеть, за провал в понимании, за честность учёных, признающих своё незнание. Тёмная – потому что невидимая. Материя – потому что обладающая массой, искривляющая пространство, не дающая галактикам разлететься.
