Зелёное поле, в нём редкие полевые цветы, ярость солнца ослепляла, но они там, в густой траве, где царит прохлада; небо голубо-синее, где-то блеяла овца, в уши залетал, не задерживаясь, редкий ветер и тишина.
Одиннадцать часов, одиннадцать минут, может быть, одиннадцать секунд. Подсчет продолжался уже какое-то время. Галлон, раскинув руки, ноги, лежал в тени одиноко стоящего дуба и пытался угадать цифры или числа, которые отозвались бы там, внутри, рядом с тем, что называется памятью, дав ключ к двери с запылившимися воспоминаниями, и, вместе с этим, сколько предначертано ему времени.
С ним было всё необходимое – он и только, больше ничего не нужно. Светло-голубые глаза скрывали свой карающий блеск, приняв закрытый вид; виднелись длинны густые брови. Немного усталое выражение лица, глубокий взгляд, видно, часто отдаётся абстрактному и чувственному, стало быть, так удобней натыкаться на случайные воспоминания.
«Всё вечное такое нужное» – прыгнули слова в уме.
Длинноватые до ушей, давно не стриженные чёрные, вьющиеся волосы с частичкой блёскости покрывали с кончиков стойкую траву, частично накрывая чистый лоб. Макушка наслаждалась прохладой, сохранённой и дарованной землёй. Грязные, но знающие труд руки с выпирающими венами нащупывали поверхность кожи головы, пытаясь наладить мыслительный процесс путем круговых и точных движений в области висков, будто втирая мудрость этого истину, что, казалось, всегда где-то поблизости. Сама форма души, сознания, воли заключённые в форму – тело, весьма атлетичного сложения; оно могло бы обойти весь мир в поисках бессмертной истины, – так мощно отдавало решимостью и умиротворённостью, потаённой и заключённой. И вместе со всем прекрасным таилось что-либо весьма неизведанное, со вкусом первородной жертвенности: всевидящее, наблюдавшее, реагирующее, мотивирующее, ожидающее и бесконечно желающее, трепещущее, старающееся предотвратить неизбежное.
Быстро оборвался цикл медитации, будто черная пропасть образовалась на пол пути; возникло прозрение. Галлон, рыская мимоходом в подсознании, разгоняясь в мысли с излишком пренебрежения промычал.
Щурясь в небо, чтобы заполнить тишину и напомнить себе, как звучит его голос, – приятный, успокаивающий, – он озвучил несказанные слова.
– Погодка… Слишком ярко светит это солнце… Хлещет, прямиком до костей достаёт. Бывают ли тут тучи? – остановился, побрёл глазами в бок и заметил овцу похожую на облачко, а с ней ещё одна такая же как последняя: ослепительно чистая и очаровательная до тошноты.
