Редукция состояния (Тёма Шумов) - страница 2

Размер шрифта
Интервал


Он приподнял руку, сжимающую стакан.

– Сегодня мы не только хороним Лану Пилчер и ее престарелую мамашу Розамунду Самерлав (пусть земля им будет пухом), но и приветствуем возвращение Михаила Кокоричева. Отчасти мне жаль ушедших от нас дам, в конце концов, я в некотором смысле для них крестный папа. Однако всему свое время. Даже хорошая шутка может навязнуть на зубах. С возвращением Миша! Ле Руа э морт! Вив ле Руа!

Планшет стоит на низеньком столике. Рядом две пустые чашки. На дне застыли кофейные разводы. Если вчера, вернувшись с экскурсии, они перед сном пили кофе, неудивительно, что ему всю ночь снились кошмары.

В некотором замешательстве Михаил убирает с клавиатуры коробку из-под конфет, вскрытую и заполненную скомканными обертками. Он не может решить, что его поражает больше: то, что они за вечер съели целую упаковку, или то, что он не помнит, как это произошло.

Михаил пересаживается на диван. Открывает текстовый редактор и, перечитывая написанное ранее, в определенный момент решает воспользоваться блокнотом. Впоследствии по сделанной в нем заметке он в очередной раз поправит и дополнит текст.

Михаил всегда писал таким итерационным способом. Ему, конечно, были знакомы авторы, которые за месяц могли выдать готовую книгу, работая без плана и никогда не возвращаясь к уже написанному. Однако самым удивительным для него было не то, как они писали, а то, что находилось достаточно большое число людей, которые потом читали и расхваливали книгу, где в кустах автор умудрялся спрятать не только рояль, но и целый симфонический оркестр.

Он же мог потратить несколько месяцев, досконально, в мельчайших подробностях расписывая поглавный план, разворачивая все сюжетные линии по методу «снежинки», но затем, сев писать, в один отнюдь не прекрасный момент неизменно обнаруживал – весь план разваливается и летит в мусорное ведро. Разросшаяся, ветвистая, лелеемая им снежинка трещит и погребает под собой фабулу произведения. Например, потому что один из незначительных и второстепенных героев вдруг говорит совсем не то, что было задумано Михаилом. И сказать иное герой просто не в состоянии, поскольку неожиданно обретает свой голос. Герои всегда были для него как собственные дети. С каждой новой главой они взрослели и учились, проживая придуманную для них Михаилом жизнь. Но неизменно наступал момент, когда они, как и настоящие дети, вырастали из детской обуви и, превратившись в подростков, говорили свое первое «нет» их Создателю.

Блокнот лежит на краю стола. На последней исписанной странице лишь одна единственная фраза. Незнакомый убористый почерк. Ровные ряды крохотных букв. У «д» пафосный хвостик, «з» похожа на сидящего на ветке павлина. Фраза повторяется десятки раз: Правда в том, что нет не только согнутой ложки, нет ни того, кто ее согнул, ни того, кто за этим наблюдает.