Мне кажется, компьютерные вирусы стоит рассматривать, как форму жизни. Это многое говорит о природе человека: единственная форма жизни, которую мы создали к настоящему моменту, несёт только разрушения. Мы создаём жизнь по образу и подобию своему.
Стивен Хокинг
Холодная голубизна апрельского неба была похожа на тонкий хрусталь. Она дрожала и вибрировала под порывами ледяного ветра. Когда Кристина вышла из стеклянных дверей отеля Шератон, находящегося во втором терминале аэропорта Шарль-де-Голь, этот ветер чуть не сбил ее с ног. Изо рта вместе с выдохом вырвалось еле заметное облачко и мгновенно рассеялось унесенное ветром. Сильнее запахнув форменное драповое полупальто, больше похожее на короткий сарафан, чем на межсезонную форму стюардесс компании «Норд Лайн», она подошла к микроавтобусу, внутри которого ее уже ожидали Маша и Анжела.
– Давай скорее, – крикнула Мария, высунувшись из салона и замахав рукой. – Холодрыга ужасная!
Кристина мелкими шажками добежала до фургона и уселась в кресло в первом свободном ряду.
– Eh bien, quoi? On est tous là?>1 – спросил водитель: седой горбоносый француз.
– Oui. Nous pouvons aller>2, – ответила Анжела, единственная из них, кто более-менее сносно понимал и мог изъяснятся на французском.
Закрылась дверь и микроавтобус отправился к видневшемуся в самом конце взлетного поля самолету с хвостом с синими и красными полосами – фирменной расцветкой «Норд Лайна».
Кристина смотрела на небо и слушала рассказ Маши о ее вчерашней прогулке по Елисейским полям, улицам Риволи и Сен-Оноре – это был ее первый рейс в Париж, и она восторженно делилась своими впечатлениями. Для Кристины же посещения столицы Франции стали уже обыденностью. Как, впрочем, и посещения других европейских столиц. Прилетая сюда, максимум, на что её хватало – пробежаться по паре-тройке знакомых магазинов. А достопримечательностями она уже была сыта по горло. И Эйфелева башня уже не казалась такой высокой как раньше, и узкие улочки не были такими милыми. Даже круассаны перестали быть воздушными, а кофе в кафешках утратил весь былой аромат.
Только небо все еще восхищало ее. В каждой части мира оно было свое собственное. В каждый месяц года оно отличалось от того, каким казалось раньше. Больше всего ей нравилось апрельское небо Парижа и сентябрьское небо в Подмосковье.
Когда-то давно, во времена высоких деревьев и глубоких рек, теплой сухой осенью и московское небо выглядело слоистым голубым пирогом. Она помнила, как, подойдя к окну на смотровой площадке останкинской башни, в первый раз увидела поддернутые дымкой дома и её сердце неистово заколотилось. Казалось, еще немного и пробив ребра оно вырвется из груди и трепыхаясь повиснет на аорте. Без сомнений это была любовь с первого взгляда.
