Когда началась эпидемия, Игорь принципиально не пошёл в больницу, лечился дома. От таблеток уже тошнило, но без них было ещё хуже. Окрепнуть и выйти на улицу получилось только в начале апреля. Сугробы растаяли, солнце припекало. Витя ждал у подъезда с пакетом продуктов – закадычный друг не бросал в беде. Только выглядел Витя хуже Игоря: иссушенный – от былой богатырской массы не осталось и следа, вместо лихой улыбки на губах застыла её жалкая копия, взгляд извиняющийся, робкий.
– Заболел? – с беспокойством спросил Игорь.
Витя отвернулся:
– Нет. Просто устал.
Причина его «усталости» выбралась из припаркованного авто: сначала показались длинные ногти – кроваво-алые и острые, к ногтям прилагалась рыжая барышня, увешанная колечками-браслетами, окутанная приторным парфюмом сильнее, чем одеждой. Кровавые ногти вцепились Вите в руку смертельной хваткой, и тот сделался ещё тоньше и бледнее.
– За-ая! – протянула барышня. – Ты скоро? Я опаздываю на пилатес!
– Да, киса, сейчас едем, – Витя закивал болванчиком, будто его по затылку били, но за руль не полез. Тогда рыжее существо усилило давление ногтями и натиск грудью на Витькино плечо:
– За-ая! Скорее, я сказала!
В груди Игоря закипело, захотелось сказать обнаглевшей девице что-то неприятное, чтобы поставить на место.
– А ты откуда взялась? Витёк на привокзальной площади, вроде, не гуляет.
Девица натурально оскалилась на Игоря, и тот обалдел: до чего крупные у неё зубы! А глаза – нефть и янтарь.
– Тебе какое дело? – фыркнула девица. – Отлёживался в своей берлоге зиму за чужой счёт и дальше лежи!
