Над миром нависло проклятье.
И этим проклятьем была я.
Я появилась на свет, напоминая сияющую звезду: голубая кожа, волосы цвета выбеленных солнцем костей. Именно тогда меня и отметили фейри, обрекли на жизнь в сопровождении косых взглядов и перешептываний.
«Проклятая», – слышалось в шепоте. «Проклятая», – читалось во взглядах.
Я была живым воплощением фейри, а значит, в покое меня не оставят никогда.
С годами кожа приобрела более человеческий оттенок, но волосы по-прежнему выдавали меня. Именно из-за них самые суеверные считали меня подменышем, существом из царства фейри. Остальные просто думали, что мне не повезло. Большинство жителей деревни, однако, не принимали какую-то конкретную сторону: они не пытались сжечь меня на костре, но все же, завидев меня, на всякий случай переходили на другую сторону улицы.
Неизменным оставалось только одно.
Куда бы я ни пошла, мне бы, скорее всего, не стали доверять. А уж тем более считать своей.
Я не могла их за это винить. Едва ли.
Фейри, отметившие меня, славились своей хитростью и вероломством, они играли людьми. То, что их не видели уже десятилетиями, а кое-где даже веками, не имело никакого значения.
Они оставили след, когда еще были здесь. И последним, судя по всему, была я.
За годы, последовавшие за печальными обстоятельствами моего рождения, я так и не заметила проклятья, нависшего надо мной, но, полагаю, скоро все изменится. Большинство проклятий проявлялось в двадцать первый день рождения, а мой должен был наступить совсем скоро. Чем ближе, тем больше перешептываний и взглядов я притягивала. Вся деревня ждала, следила, затаив дыхание, за приближением момента истины.
И я ждала больше всех остальных… но не по той причине, которую можно вообразить.
Они надеялись, что освободятся от страха.
Я же… втайне я надеялась оказаться проклятой.
Мне была противна мысль, что после стольких лет жизни изгоем я внезапно узнаю, что все это было напрасно.
– Делф, если ты сейчас же не отнесешь бутылку, Рафул тебе голову оторвет.
Я не сразу вышла из ступора, руки настойчиво продолжали полировать и без того уже чистую серебряную тарелку, лежавшую передо мной на буфете. Я так усиленно ее натирала, даже удивительно, что дыру не протерла.
Как всегда, я вздрогнула при виде своего отражения, когда ставила тарелку обратно на полку – один из немногих символов былого богатства поместья Отто. Поместья, давным-давно превратившегося в руины.