Ночь в пустыне всегда наступает внезапно. Казалось бы, в семь вечера между оранжево-розовым диском солнца и рябящей линией горизонта ещё довольно большое пространство, и вдруг – словно разом задули все свечи. Впрочем, не все, а лишь небесные. В городе-то по-прежнему светло.
С наступлением темноты жизнь в нём только начинает закипать.
Из полудюжины гостиниц на Хакикат, главную улицу Старой Бухары, высыпались сотни туристов, блестя голыми лодыжками и лоснящимися загорелыми лицами. Вся эта бубнящая и пищащая на русском, немецком, английском и узбекском языках масса выплеснулась на ощетинившуюся бликами мостовую и наводнила всё, что можно было наводнить. Перед прилавками с воздушной кукурузой выстроились очереди из взрослых с нетерпеливо дёргающимися детьми; в ресторанах рядом с прудом и каналами расселись девичьи компании, щебечущие о местной одежде; мужчины же обступили памятник Ходже Насреддину, так и норовя залезть на его осла, чтобы фото для профиля ВКонтакте получилось предельно пафосным и брутальным.
Не то что бы днём картина сильно отличалась, но арабская ночь привносит своё особое очарование, особенно если речь о туристическом центре. Исполненная местного колорита поп-музыка, льющаяся из окон ближайшего кафе, дразнящий ноздри запах попкорна с карамелью, долгожданная прохлада и чёрное как опал небо если и не внушают тебе, что ты провалился в некий сказочный мир, то делают жизнь чуточку притягательнее.
Великая красота, доступная всем, но трогающая немногих.
Гул ночной жизни не принёс радости семье Сардора сегодня. Из окна старенького дома, в котором проживали сам Сардор, его жена Асмира и их дети Азиз и Мадина, открывался вид на потрескавшуюся каменную стену точно такого же обиталища. От пёстрой Хакикат до украшенной замысловатой резьбой двери вела неуютная извилистая дорожка, на которой с трудом бы разминулись двое. Если не считать сего весьма заурядного по местным меркам «лица дома», смотреть было не на что, и туристы не стали бы захаживать на эту улочку, как и на многие другие, намеренно.
И всё-таки Сардор ждал. Сидел на скамье, защищённый от холода хмурыми стенами, и ждал. Во взгляде Асмиры, мывшей посуду после ужина, упрёк смешался с беспокойством. Восьмилетняя Мадина молча зашивала братику прореху в рубахе, пока шестилетний Азис отстранённо глядел в стену. Он не знал причин, по которым отец был не в духе весь вечер и весь предшествовавший день, но мрачно-апатичное ожидание оказалось заразительным, и мальчик следовал примеру перед глазами.
– Не надо было соглашаться, – Асмира устала повторять эту фразу словно заевший старый магнитофон, но та сама вырвалась вместе со вздохом, исполненным сожаления. – Аллах свидетель, оно того не стоит.
