«…Изод, Иборг, Игран… Изод, Иборг, Игран… Изод, Иборг, Игран…» Чем-то напоминает кабалистические заклинания. Если бы это было заклинание и я хотела бы его перевести, я бы сказала: «боюсь», «верю»… хочется сказать: «ненавижу», но почему-то получается – «люблю».
Смешно… Почему именно ты заставил меня писать эти воспоминания? Почему именно ты и именно сейчас? Когда ты… когда у тебя… Черт побери, неужели я онемела?! Ну почему я не могу выговорить такое простое слово – «женишься»?! Хочется хохотать, но кто я такая, чтобы смеяться над всеобщим торжеством? Кто я? Несчастная деревенщина, которую вы по своей прихоти возвысили и обессмертили… Что ж… Я все выполню, мой бедный повелитель. Но теперь, когда я пытаюсь в мыслях вернуться назад, я невольно перехожу на тот простодушный язык, на котором и говорила, когда вы нашли меня к своей забаве и моим несчастьям.
Я не сочинитель и мемуаров писать не собиралась, тем паче, что дневников никогда не вела и многое уже успело позабыться. Хотя… есть события, которые полосуют душу хуже ножа, и ноющие рубцы всю жизнь не дают такого желанного забвения.
Родилась я в 1889 году. Отца своего не помню совсем, а мама умерла, когда мне едва исполнилось шесть лет, оставив все заботы и невзгоды на долю моей старшей сестры, Варюшки. Так что было у меня две мамки, две няньки. Варюшке и до того было не до забав, а там и подавно стало. Пришлось ей идти наниматься вначале гусей пасти, потом коров, а там и до жницы доросла. Я помогала по мере своих детских возможностей по дому: возилась на нашем огородишке, что был едва не меньше клумбы перед барским домом, да кормила петуха и двух облезлых кур, которые, как не удивительно, исправно несли в день одно яичко на двоих.
Была у нас и крестная. Жила лучше нашего и, врать не буду, в трудную минуту помогала. Но так уж повелось – богатый родственник бедному как бы и вовсе не родня. Да и Варюшка была такая скромница: последний кусок мне скормит, сама за печкой с голоду плачет, а просить – в жизнь постесняется.
Время шло быстро. Мы подрастали, жить стали куда лучше. Варюшка расцвела. Вся деревня знала ее как хорошую работницу, и хоть все у нас на виду было, никто о ней злого слова сказать не мог. Нашлись и женихи. Особенно ей мил был кузнец, парень хоть молодой, да хозяйновитый. И уж договорено было к зиме венчаться, как осенью Варюшка вдруг к нему охладела. Печальная стала. Все, бывало, меня по голове гладит, а сама плачет украдкой…
Как первый снег выпал, исчезла моя Варюшка. Уж кликала я ее, искала. Одно, что нашла, – платочек ее, за околицей оброненный, и рядом следы лошадиных копыт. Бросилась я по следам, а они к лесу довели и там пропали. Есть, где последний раз отпечатались, а дальше, куда глазом не кинь, – нетронутый снег между деревьев. В ту пору мне четырнадцатый годок шел…
