Ладони маленького человека время от времени потирают ноги в районе бедер: вверх – вниз, вверх – вниз. Это вредная привычка почесывать шрамы от световой составляющей взрыва тактической ядерной ракеты. На его лице, которое во всех отношениях не отнесешь лучшим образцам земной расы, – его не красят обилие глубоких морщин, узкий длинный подбородок и большой горбатый нос, выделяются глаза. Он редко поднимает их на собеседника. Но когда это происходит, в них так и тянется окунуться: они такие же безмятежные и теплые, какой была когда-то прибрежная вода у Щёлкино в Азовском море. На табличке, закрепленной на левой стороне грудной клетки маленького человека, значится, среди других данных, и профессия. «Артист цирка. Дрессировщик животных».
Меня, большого практически во всех отношениях экземпляра человеческой природы, тоже периодически тянет почесаться. У меня это выражается в поглаживании лысой макушки головы: раз – два, три – четыре. Мои буйные кучерявые волосы сожгло после взрыва тактической ядерной ракеты. Окоп имел, как и положено, глубину 110 сантиметров и бруствер высотой 30 сантиметров, но любопытство заставило меня, человека высотой около 198 сантиметров, выпрямиться и попасть верхушкой полевой каски под световое излучение взрыва тактической ядерной ракеты. Мне повезло: я не увидел свет от взрыва ракеты. Меня отвлекли резкий звук от шипения плавящихся волос в мгновенно раскалившейся каске на моей голове и последовавшая в то же мгновенье острая боль в голове. Мне повезло: мои глаза сохранились.
Я – командир взвода Отдельной 5-й аэромобильной разведывательно-диверсионной роты южан (естественно, это мной тщательно скрывается). По легенде, скрупулезно подготовленной мной, а затем утвержденной с некоторыми уточнениями и дополнениями командованием, представляюсь окружающим табличкой на груди «Профессор биологии».
Я имею большой общий и специальный словарный запас. Мне, выпускнику биологического факультета столичного университета, это не стоит больших усилий. А ещё я принадлежу к старинному роду, представленному на протяжении ХIХ – ХХI веков среди прочих выдающихся личностей и знаменитыми учеными-биологами.
Представьте себе любопытного мальчика в кабинете деда, главными украшениями которого были чучела местных птиц и рептилий, высокие, на всю стену книжные полки и письменный стол со стаканом для карандашей в виде искусно доведенного до нужной формы черепа степного варана. Может, эти обстоятельства и сыграли свою роль, а, может, просто гены взяли своё.
Я имею внешность, претендующую на прямую принадлежность к высшему ученому сословию, – вальяжную от избытка знаний, почётных званий, полезных связей и чрезмерной комплекции…