Рождество рядового Берковица
Мне казалось, что я умер.
Черт возьми, это было совсем не так уж плохо, как может показаться живым. В особенности человеку, которому ни разу не довелось побывать на нашей передней линии обороны в тот момент, когда трагги ведут массированный артобстрел.
Мне казалось, что умерли все.
Я – это уж само собой. А также командир нашего расчета лейтенант Шнырин и двое моих приятелей – рядовые Динелли и Берковиц, – с которыми мы вот уже пятую неделю сидели в грязной, вонючей песчаной яме, рядом со здоровенным стальным монстром, из которого мы время от времени, выполняя приказы командования, палили куда-то в небо. Весь расчет строился на том, что наши снаряды непременно угодят в окопы траггов. Возможно, так оно и было. Да только нам об этом ничего не было известно. Мы предпочитали не высовываться за бруствер. Так было проще – война превращалась в набор рутинных действий, которые каждый из нас должен был совершать.
Так продолжалось до тех пор, пока шальной снаряд траггов, пролетевший по какой-то совершенно немыслимой траектории, не взорвался, зарывшись в заднюю стенку нашего окопа.
Наибольшее удовольствие мне доставляло полное безмолвие, присущее, как оказалось, потустороннему миру. Тишина на войне – сама по себе вещь почти немыслимая. Все время вокруг тебя что-нибудь грохочет, стреляет или взрывается. На худой конец, командир орет как оглашенный, пытаясь перекричать треск статических помех в надежде, что его доклад будет услышан на командном пункте. В такие минуты у меня порою возникали сомнения, есть вообще кто живой на противоположном конце линии связи или же лейтенант просто бросает слова в пустоту, дабы убедить себя и нас, что командование о нас пока еще не забыло?
Нет, конечно же, о нас не забывали. Доставка провианта, воды, почты и – что самое главное! – боеприпасов осуществлялась бесперебойно. Незадолго до накрывшего нас взрыва с той стороны песчаной пустыни, которую мы отчаянно обороняли, к окопу подъехал радиоуправляемый автокар и свалил на землю груду алюминиевых ящиков. Ко всеобщей радости, среди стандартных маркированных контейнеров оказался и мешок с почтой.
Разбросав в сторону ворох газет, которые давно уже никто не читал, мы выгребли из мешка письма. Три письма лейтенанту Шнырину, одно – мне и по два Динелли и Берковицу.
Последнему, помимо писем, предназначалась еще и небольшая картонная коробка.
– Это от мамы, – благоговейным полушепотом сообщил Берковиц, взяв в руки посылку.
Мы все затаив дыхание наблюдали, как он открывал коробку. Словно надеялись, что сейчас произойдет чудо.
