Для тех из нас, кто выжил, Первая марсианская война была катастрофой. Но для существ куда более разумных, чем мы, и более древних, чем марсиане, для тех, кто наблюдает за нашим миром с дальних рубежей холодного космоса, это противостояние наверняка было мелким, незначительным событием, недостойным внимания.
Чем дальше планета от Солнца, тем она древнее и холоднее. Таким образом, Земля старше, чем жаркая плодородная Венера, а суровый Марс, в свою очередь, старше нашего прохладного шарика. Более отдаленные миры – Сатурн, Уран и Нептун – еще древнее и навек скованы льдом. Но Юпитер – царь всех планет, более массивный, чем все они вместе взятые, настолько же превосходящий по возрасту Марс, насколько Марс превосходит нашу планету, и согретый собственным внутренним пламенем, – должен быть населен существами, чей разум поистине велик. Теперь мы знаем, что эти существа давно наблюдали за нами – за человечеством, за Марсом, даже за невинной Венерой. Какой им виделась наша война? Быстро гаснущие искры во тьме, отблески огня на зеленой коже нашей планеты, облачка угольно-черного дыма – беспомощное людское копошение… Юпитериане смотрели на это так, как молчаливый бог мог бы наблюдать за своими непутевыми созданиями: размышляя о непостижимом, с глубочайшим неодобрением.
И все же, как утверждает Уолтер Дженкинс, этот изучающий взгляд свыше задает тот контекст, в котором мы, некогда мнившие себя властителями всего сущего, обречены проживать свои жалкие жизни. И – как показали марсиане, наведавшись на нашу планету, – умирать своими жалкими смертями. Уолтер был прав. Этот контекст продиктовал ход всей Второй войны – и определил самый важный момент в моей жизни.
